Ну, и хотел вам рассказать об уникальном всенощном бдении, которое бывает на Святой Афонской горе в великие праздники. В Ватопеде оно бывает четыре раза в год, в нашем Пантелеймоновском монастыре – дважды в год на престолы – это на день памяти Великомученика Пантелеймона - на главный престольный праздник обители Пантелеймоновского монастыря, второй праздник престольный – это Покров Пресвятой Владычицы нашей Пресвятой Богородицы девы Марии.

Рассказываю, что было в Ватопедском монастыре 13 сентября на день празднования Положения пояса Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, который сейчас находится в России. В 2003 году мы были с Александром Лаврухиным в паломничестве, и застали это всенощное бдение. Оно началось в 6 часов вечера на греческом языке. Обычно хор состоит из одного монаха, на правом клиросе один монах и на левом клиросе один монах, это будничное богослужение. А на великие праздники со всех монастырей съезжаются монахи, певчие со всех монастырей и собираются тут десять, тут десять. И они начали Предначинательный псалом, 103 псалом. Какими словами он начинается? Благослови…

У нас поют в течение 3-5 минут, и затем наступает мирная ектенья, совершается каждение храма. Я смотрю: когда же закончится это пение, выйдет дьякон на солею, и я тогда пойму, что началась мирная ектенья. Пять минут – не начинается, десять минут – не начинается, двадцать минут – не начинается, тридцать минут – не начинается, а они сорок минут пели только один Предначинательный псалом. Потом стихиры какое-то неимоверное количество времени. Короче, одна вечерня… А, и после «Ныне отпущаешь раба твоего, Владыка» трижды на престольный праздник поется «Богородица Дева, радуйся» и тропарь празднику. Так вот «Богородица Дева, радуйся» они пели 8 раз на восемь разных гласов, вернее, каждую строчку пели на разный глас. «Богородица Дева, радуйся» пели один раз, но каждую строчку пропевали на восемь разных гласов. И они пели «Богородица Дева, радуйся» в течение пятидесяти минут. Это специальный Византийский распев.

Я смотрю на часы, думаю: «Господи, в пять началось, дальше что будет?» В девять часов вечера все вдруг повалили из храма, вот кто был, все повалили их храма. Я говорю: «Это что такое? Куда все пошли-то?» Они говорят: «Это керазма». Керазма – это утешение. Какое утешение? Ничего непонятно. Вышли все из храма  собрались в огромный зал и разные комнаты человек 500. Все сели. Я говорю: «А в храме что будет продолжаться?» «А в храме сейчас будет идти лития». Помните, когда мы выходим, четыре прошения, потом благословляются хлебы, пшеница и вино. И вот я думаю, сейчас с 5 до 9 молились, что же потом?

В общем, смотрю, что где-то время уже было около 11 часов. До этого повечерье было, потом поели, потом вечерня с 8 началась, и смотрю, уже где-то 11 часов, куда-то все ушли,  началась лития. Я думаю, ну, как ушли, может, все руки помыть пошли. Нет, в какой-то зал. Сидим, сидим, сидим, сидим, разнесли кофе, разнесли воду, причем всем 500 человекам, разнесли какое-то пирожное. Что-то там игумен говорил, какое-то там общение, короче, все это шло минут сорок. Так я думаю: «Господи, сейчас лития, после литии шестопсалмия, после шестопсалмии мирная ектенья, потом кафизмы, мы тут все просидим основное богослужение». А мне говорят: «Сиди, молчи и не дергайся». Думаю: «Ну, ладно».

В районе 12 возвращаются опять все в храм, то есть 40 минут был такой кофеечек, а богослужение продолжалось. Я захожу, то есть мы ушли с литии, и слышу: «Иоанну Хризостому…». Это он на литии еще только святых поминает. Думаю: «Сколько ж лития-то шла?» Час лития шла. У нас она десять минут, а там час одна лития шла. Значит, они до этого литийные стихиры пели и эти литийные стихиры умудрились растянуть на 40 минут. И вот только шло поминание святых. Мы вернулись, в течение пяти часов еще вечерня даже не кончилась, еще утреня, шестопсалмия еще не началась.

Потом началось шестопсалмие, потом начались две кафизмы, потом начался праздничный канон, это уже где-то три часа ночи. Я смотрю, а храм потихонечку, потихонечку поредел. Если он до вечерни был полный, 500 человек пошли кофе пить, то тут он поредел. Вот те на, думаю, когда же начнется литургия, если по моим подсчетам еще только третья песня, и то этот канон уже целый час идет, а всего только до третьей песни дошли. А канон состоит из 9 песен. Я говорю: «Саш, знаешь, что, так дело не пойдет. К Литургии мы точно будем в горизонтальном положении». Он говорит: «Что ты предлагаешь?» Я говорю: «Я все равно не понимаю, что они тут поют, только слышу: «Тэрэрэм, тэрэрэм», а тэрэрэм не переводится, они говорят: «Это так поют ангелы». И вот, значит, они поют: «Благослови, душа моя, Господа, тэрэрэрээээээм», – и вот так десять минут. Потом другая фраза, а между ними тэрэрэм. Ну, как можно такое количество? Текст-то богослужения один и то же, ты же двадцать стихир не напишешь. Ты пятнадцать кафизм читать не будешь, две кафизмы, Богородица Дева, радуйся. Я говорю: «Все, пошли, только бы нам не проспать». Он говорит: «Ну, ладно».

Легли в четыре часа. Я в семь вскакиваю, думаю: «Боже мой, хотели часик поспать, три часа спали с 4 до 7, так мы тут раннюю литургию проспали, она же у нас в 7 начинается подворье». Он говорит: «Какая ранняя, тут всего одна будет». Я говорю: «Итак там, наверное, литургия уже». Темень такая на улице, быстрей бежим, хоть бы к херувимской успеть. Прибегаем к храму из гостиницы, смотрим, все на улице, и молебен идет. Боже мой, молебен идет праздничный, литургия кончилась, и мы проспали. Чего же мы натворили-то, на праздник приехали. Я вообще расстроенный, причащаться готовлюсь. Прибегаем мы с Сашей: «Что происходит-то?» «У нас закончилась утреня, теперь водосвятный молебен, после водосвятного молебна внутри монастыря будет крестный ход, а в 9 часов начнется божественная литургия». У меня вот так глаза, это в семь, это в девять еще только литургия начнется. Думаю: «Так, ну, ладно».

Зашел в храм, в храме никого, вот только небольшая кучка певчих и целый епископ, который всю ночь службу вел. Идет молебен, потом уже крестный ход, стало уже повеселее, к половине девятого опять из каких-то углов, гостиниц и прочего начали стекаться паломники и братья. И что поразило меня, у них есть один такой обычай, когда в праздничный день приезжают многочисленные паломники, даже все гостиницы, которые там есть, они не способны вместить всех паломников, которые приезжают, особенно 13 сентября на День положения Пояса Пресвятой Богородицы.

Там существует такой обычай. Игумен дает команду и благословение всем монахам освободить свою келью. А монаху освободить келью означает взять свой матрас, взять свои немногочисленные подрясники и рясы и переселиться в ветхий корпус по три, по пять человек братьев, а в их кельи занесут или кровати, или матрасы, три-пять матрасов в келье одного брата. И таким образом их около ста человек, а в их келье может поселиться от трех до пяти человек, то есть они еще триста-пятьсот человек могут принять в братские кельи. Если бы они в наши кельи попытались заехать, которые заполнены разным хламом…

Наместник нашего монастыря, когда у братии умножалось мшелоимство… знаете, что такое мшелоимство? Пустое приобретение, накопление, пустое накопление. Наместник с этим накоплением боролся очень мудрою. Он начал братию переселять раз в год. И вот когда монаху говорит: «Надо тебе переселиться, ты в один корпус, ты в другой», – они звонят в экономскую службу, вызывают газель, грузится газель сначала одна, тут же грузится вторая, и две газели переезжают в разные кельи.

Потом наместник стал переселять каждые полгода, вещей становилось все меньше и меньше. Тогда они заказывали уже лошадь, а лошадь – это значит, у нее там тележка. Они тогда начали переселяться уже тележками. В течение этой ротации одного-пяти лет это переселение уже имело универсальный характер. Каждое переселение равно пожару, и человек понимал, что через полгода его переселят, значит, вещей надо иметь как можно меньше, меньше и меньше. Потом эти вещи доуменьшались до такой степени, что они по электронной почте один с одного корпуса, другой с другого корпуса пишут друг другу: «Так, тумбочка есть? Есть. Стул есть? Есть. Кровать есть? Есть». Обменялись наличием книг, какое есть и взяли только свои личные вещи. Книжки остаются на месте, кровати остаются на месте, тумбочки и табуретки остаются на месте, они только сами меняются местами. И так достигли таким образом нестяжания до определенной степени. Газелями, потом телегами, потом чемоданами, а потом просто, как старец, когда его переселяли, брал с собой икону Владимирской Божьей матери, переходил в новую келью, садился на стул, а братья за ним тащили его книги, и так он переселялся.

О чем я говорю? Я говорю об этой традиции, которая в Ватопедском монастыре, любвеобильнейшее отношение ко всем паломникам. Из этих всех пещер, укрытий, гостиниц братья и паломники стеклись и наполнили весь храм, началась божественная литургия, которую возглавляет епископ. И оно тоже оказалось непростым. Херувимскую пели полчаса, литургия шла с 9 до 12. Итак, богослужение началось в 5 часов вечера, потом был перерыв на трапезу, потом продолжилось в 8 часов вечера, потом у нас в районе полдвенадцатого был вот этот кофе, и в 12 закончилось богослужение, вся братия и паломники пошли в трапезную. Итак, с пяти до 12 – это 7, а с нуля до 12 – это 12. 12 плюс 7 – это 19, а богослужение продолжалось непрерывно, нет, час был перерыв на ужин. 19 минус час шел богослужебный цикл с перерывом на ужин.

Вопрос. А священники менялись?

Мелхиседек. Они не менялись, а певчие менялись каждый час.

Вопрос. А епископ?

Мелхиседек. А он сел в стасидию, потом его перетянули ремнями, чтобы некуда было свалиться, закрыли на ключ, и он уже из нее не мог выйти, чтобы он запомнил это раз и навсегда, и в следующий раз забыл дорогу на Афон. Шучу.

Что было на обеде? Я подумал, все это мы мужественно вытерпели за исключением с 4 до 7 нашего сна. Я сначала думал, какой я все-таки ненормальный человек, надо было всю ночь молиться. Но когда посмотрел по сторонам, оказалось, что я был не один такой, стало немножко веселей, потому что все-таки чуть-чуть кеморнули и могли с 7 аж до 12 еще молиться. Думаю, ну, как у нас теперь в наших русских обителях, сейчас придем, там такой стол, туда, сюда, хоть подкрепиться. Заходим, и я в ужасе смотрю на праздничный стол. Оливки, салат, пирожное, вода, вино, хлеб, я до сих пор запомнил. И вот стейк, и ничего больше. Я его увидел, думаю: «А где же картошка наша любимая к рыбе? А где рис? На худой конец, гречка с макаронами. Что тут есть-то в праздничный день?» что вы думаете, когда немножко салата, немножко оливок, вот этот хлеб, и вот такой кусман рыбы, больше уже ничего не лезло. Запоминайте, ни первого, ни второго, никаких разносолов, я же говорю, даже в праздничный день они сделали одно горячее блюдо, и то никакое оно не горячее, лежал кусок рыбы. Но оказалось, и этого было достаточно. Потом еще вот пирожное еще какое-то было, это пирожное я спрятал в карман, а оно потом возьми, и растаяло в самый неподходящий момент. Выходим, тут все трутся, ну дотерлись, по ноге потекло крем-брюле.

В общем, богослужение уникальное, вот такое бывает очень редко. Включается специальный Византийский распев, включается несколько хоров, каждые хоры поют вахтенным методом, то есть по часу где-то, потом меняются. В общем, такая уникальная молитва. И этот праздник называется Панигер, пан – большой, нигер – праздник, Панигер.