Второе послание апостола Павла к .коринфянам. Глава I, 21 — II, 4.

Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас есть Бог, Который и запечатлел нас и дал залог Духа в сердца наши.

Бога призываю во свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф, не потому, будто мы берем власть над верою вашею; но мы споспешествуем радости вашей: ибо верою вы тверды.

Итак я рассудил сам в себе не приходить к вам опять с огорчением. Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?

Это самое и писал я вам, дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть радость и для всех вас. От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам.

Ситуация в Коринфской Церкви, которой адресовано только что прозвучавшее послание, была нестабильна. В общине возник раскол. Несмотря на то, что в своё время она была основана именно апостолом Павлом, появились люди, которые отрицали его авторитет и всячески дискредитировали апостола в глазах других верующих. Для того, чтобы исправить ситуацию, Павел нанёс в Коринф краткосрочный визит. Однако это не только не улучшило ситуацию, но и доставило ему самому душевные страдания. Поэтому он и упоминает сегодня, что «от великой скорби и стеснённого сердца я писал вам со многими слезами». По этой же причине он отказывается снова посещать Коринф. Он понимает, что испытает, возможно, ещё большую боль, если ему в очередной раз придётся упрекать своих собратьев в их ошибках и заблуждениях.

Итак, мы видим в этих строках с одной стороны справедливые упрёки, с другой — горечь от сложившейся ситуации. Павел тяжело переносит возникшее противостояние. Ему так тяжко, что он даже отказывается идти в Коринф. Сложившаяся ситуация открывает нам важную черту в характере апостола. Он явно не относился к тому типу людей, которых хлебом не корми, а дай покритиковать и поучить. Подобные могут испытывать поистине садистское наслаждение, видя, как оступившийся человек, загнанный в угол, сжимается от их высокоморальных наставлений, от самого их присутствия рядом, словно нашкодивший щенок, которому указывают на его место. Их привлекает один из самых изощрённых способов демонстрации власти над ближним — контролировать его при помощи чувства вины. А эта власть становится поистине безграничной, если тыкать в человека, у которого есть совесть, законом, освящённым авторитетом святых людей и воспринимаемым как слово Бога.

Однако Павел был другим человеком. А потому ему было неприятно постоянно выискивать в окружающих ошибки и недостатки, чтобы потом снисходительно, с видом благодетеля наставлять их в нравственности. Он прекрасно понимал, что подобное морализаторство ранит и отталкивает человека, наносит огромный ущерб отношениям. Поэтому он даже отказывается прийти к коринфянам. Чтобы сам его вид не был им упрёком. Да и когда он укоряет их в письме, чувствуется, что он делает это любя. Не для того, чтобы оскорбить, обидеть или ткнуть согрешившему на его промах. Это были укоры страдающего, любящего сердца. Несмотря на то, что апостол обладал огромным авторитетом, у него не было неудержимого желания продемонстрировать свою власть над окружающими. Не было желания вколачивать в людей уважение к себе и страх к Богу. Скорее, он ощущал себя тем, кто помогает Христу родиться в их сердцах. Как мудрый педагог он побуждал человека идти к Богу самостоятельно, но всегда был рядом, если его подопечный вдруг оступится и упадёт.

Всё это яркий пример того, как действует подлинная Христова любовь. Она не воздерживается от упрёков из чувства ложной доброты или во избежание неприятностей. Но и высказывая ближнему замечания, она делает это предусмотрительно и тактично. И всё потому, что есть у неё вполне определённая цель — вернуть согрешившему против нас радость, свободу и восстановить с ним былое искреннее и полноценное общение.

священник Дмитрий Барицкий.

Евангелие от Матфея, Глава 22, стихи 1-14

Иисус, продолжая говорить им притчами, сказал: Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего и послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не хотели прийти.

Опять послал других рабов, сказав: скажите званым: вот, я приготовил обед мой, тельцы мои и что откормлено, заколото, и всё готово; приходите на брачный пир. Но они, пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою; прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их.
Услышав о сем, царь разгневался, и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их.

Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званые не были достойны; итак пойдите на распутия и всех, кого найдете, зовите на брачный пир. И рабы те, выйдя на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими.

Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал.

Тогда сказал царь слугам: связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов; ибо много званых, а мало избранных.

В сегодняшнем чтении мы слышим известную притчу, в которой Христос сравнивает Царство Небесное с брачным пиром царского сына. При этом, притча ничего не говорит, ни о сыне, ни о браке, она посвящена гостям, которые на него приглашены и тому, как разное отношение к Царю отражается на их жизни.

Итак, Царь желает разделить радость пира с людьми, которых он заранее пригласил. Он посылает слуг, чтобы передать званным, что всё готово, но посланные слышат в ответ отказ. Званные не оправдываются, не ищут причин, которые могли бы их извинить, они просто не хотят прийти. Сам по себе такой отказ выглядит чем-то очень оскорбительным. Однако царь, о котором говорит Христос, не таков.

Он посылает слуг во второй раз и поручает им объяснить званным, что всё готово. Пища обильна, тельцы и прочие животные откормлены и заколоты... По сути, всё это было понятно с самого начала, но, рассказывая о пире подробности, царь показывает свою любовь и расположение... Он желает привлечь званных изобилием того, что приготовил. Приготовил, чтобы радоваться вместе с ними. Во второй раз званные реагируют ещё хуже. Они не только демонстративно пренебрегают тем, кто их позвал, некоторые убивают его слуг. Люди, которых звали, не только не приготовились к тому, чтобы прийти, но сознательно отвергли приглашение. Естественно, заставить радоваться невозможно, и царь приглашает на пир всех, кого его слуги смогут найти, злых и добрых — только бы они готовы были разделить радость их господина. Ведь если они готовы радоваться тому же, чему радуется он, они оказываются достойны не формально, но по существу.

Впрочем, среди пришедших находится тот, кто радоваться не захотел. Радость царя ему была неинтересна, и в этом он был похож на званных, с той лишь разницей, что согласился прийти. Чего он хотел? Насытиться? Выглядеть лояльным к царю? Мы не знаем. Знаем только, что даже к нему Царь обращается с любовью и называет его другом. Но в ответ тот молчит. Также, как званные, он не желает входить с царём в общение... и своим отказом обрекает себя на существование во тьме.
Повеление царя может показаться жестоким, но на самом деле оно просто отражает молчание того, кто пришёл на пир в небрачной одежде. Все, кто отказывается от радости пира, уверены, что могут сами решать, как им поступать... Формально это, конечно, так. Только как в притче, так и в нашем мире, в итоге альтернативой Богу оказывается только тьма собственной закрытости и молчания. И всякий раз, не только в чём-нибудь судьбоносном, но в самых простых вещах, выбирая между добром и злом, мы либо отзываемся на зов Божий и поступаем по любви, либо остаёмся во тьме, один на один с самими собой. Выбирая себя и даже испытывая поначалу радость, мы в конце концов ощущаем, что отказ от добра, от общей радости с Богом противоречит нашему естеству. И напротив, выбирая добро, даже если этот выбор нас сначала печалит, в конце концов мы чувствуем радость, потому что добро приближает нас к вечной радости Царства Небесного.

священник Стефан Домусчи.