Модули смысла

...Дважды во время чтения паремий открываются Царские врата. И хор поет на клиросе, и хор поет в алтаре, и чтец поет – все поют песнопение: «Славно бо прославися: коня и всадника верже в море. Поим Господеви, славно бо прославися».

Эта песнь является песней всех первых песней канонов. Во весь год в любой праздник канон поется, начиная с этого: «Поим Господеви, славно бо прославися». И вот, рядом с Мариам, стоит инокиня Кассия и вместе с отроковицами они поют «Поим Господеви, славно бо прославися». Тут важнейший смысл! У меня нет такого языка академического, научного, чтобы объяснить, что это — как бы некая некая модель, модуль. Как корабль когда строят, бревно-киль положат на песок, и потом всё к нему размеряют. Вот эти паримии и это пение «Поим Господеви, славно бо прославися» и «Отроки в пещи» – модули, на которых весь мир сотворен, весь мир из этого и для этого и через это существует. И Господь пришел, - и вот это всё мы воспеваем, слышим, радуемся.

Вы чувствуете мое полное бессилие передать то, что я ощущаю в конце своей жизни? Полное бессилие. Но я это вижу, чувствую. Я десять лет изучал форму канона. Десять лет искал, почему они такие взяли песни, а не другие. И вот ответ я нашел в Великой Субботе. Это смысл всего человечества, смысл жизни, смысл нашего существования. В каждом празднике это всё время переливается – то в одном, то в другом событии, но каждый раз это все связано с историей нашего спасения, которая нам раскрывает бесчисленные красоты спасения нашего, данного нам Господом.

Состояние понимания

И после этого песнопения идет апостольское чтение, крещальное. «Братие, те, которые (елицы) во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся». И потом поется песнопение... Понимаете, не только большие хоры, капеллы, которые поют очень красиво, а и самые простые сельские хоры, они так вдохновенно и так прекрасно поют: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во веки».

Воскресни,-Боже,-суди-земли,-яко-Ты-наследиши

Если бы я мог, обязательно дал вам послушать, как моя мама пела, моя сестра и другая сестра. Это не красоты музыкального искусства и звучания, это состояние понимания того смысла, который заложен в богослужении, который откроется и открывается уже на Пасху. А здесь, в Великую Субботу, смысл присутствует во всем.

...И когда этими небесными голосами звучат голоса моей мамы и сестер «Воскресни, Боже, суди земли», в это время отец в алтаре, не закрывая Царских врат, переоблачается в белые пасхальные светлые одежды.

И с прекрасным большим Евангелием, старинным серебряным, он, как Ангел, спускается вниз (там высокий амвон), к Плащанице. Моя мамочка и мои сестры заканчивают пение «Воскресни, Боже», открывается Евангелие, и отец говорит: «Премудрость прости, услышим святаго Евангелия: Мир всем!». И начинает читать единственное в году, опять-таки единственное, Пасхальное Евангелие, которое слушать нельзя равнодушно.

У нас всегда ум наш и слух забит. Когда мы слышим знакомый текст, он пролетает мимо. Когда нас в школе учили, велели письмо Татьяны выучить наизусть, с тех пор, когда я читаю — иногда бывает, редко – «Евгения Онегина», то это письмо у меня проскальзывает, я его не воспринимаю. У нас в Церкви многое тоже «заучено», мы слышим много-много раз одно и то же. В Великую Субботу Евангелие читается только раз в году.

Как бывает только у мучеников-исповедников

А отец мой был соловецкий заключенный. Я этого тогда еще не ценил, у меня была простая арифметическая формула, я думал: если в нашем поселке такая служба у отца моего, то в больших городах и митрополиях – там вообще, наверное, совершенно просто невероятно! Оказалось, нет такой зависимости. Господь одинаково в любом храме посылает благодать – что в громаднейшем соборе, что в простом сельском храме, что при звучании хора отца Матфея Мормыля, и при звучании простого-простого хора и простых людей. Я этого тогда еще не знал.

И вот отец, как он мог читать это Евангелие? Он старался ни в коем случае не поддаться своему внутреннему радостному чувству этого чтения. Он старался читать, сдерживая себя, как и я стараюсь сдерживать себя, когда я говорю об этих вещах.

И вы знаете, хочу вспомнить... Когда в 71-м году я пришел из армии, то был дуб дубом, в армии меня довели до кондиции, я пришел совершенно бесчувственный – такой настоящий солдат, солдафон. Это был я, тогда будущий отец Сергий, который присутствовал на службе Великой Субботы... И я почему-то стоял не рядом с отцом, где надо было мне стоять, я стоял почему-то на клиросе – выше. И у меня было совершенно обычное чувство рядового солдата. Я стою и слушаю: ага, отец, да, я знаю, он хорошо читает. Больше ничего, ну никаких эмоций. И вдруг отец читает: «В вечер субботний свитающи, во едину от суббот, прииде Мария Магдалина...» И я слышу... Отец читал в тот раз без эмоций, он читал мужественно, он внутри все чувствовал. Я тогда не был лысым человеком, я стоял на клиросе, мое сердце было совершенно спокойно, никаких эмоций, но у меня на голове вдруг волосы поднялись. Нечто в храме наполнило всё так, как, наверное, бывает только у мучеников-исповедников. Я этого не понимал. Это было помимо меня. Не моя эмоция, не мое личное восхищение, а это взаимодействие могущественнейших сил ангельских и священника, который не предал Господа. Это было тоже один раз. Всё — сколько я ни служил, я больше этого никогда не слышал, не видел, но это совершенно поразительно!

«Режиссеры» преподобные отцы

Обратите внимание, как чутки, хочется сказать слово «режиссеры», — нет, преподобные отцы! Как они чутки к пониманию того, что можно, а что нельзя. «Вот это Евангелие не трогайте, оставьте! Оставьте, чтобы прочесть один раз в году. Не трогайте, не привыкайте вы к нему, не надо!» Это Евангелие пробивает насквозь каждого человека. Вы знаете, это, я бы сказал, некоторое устройство, — я не говорю, что это механизм, нет, но людьми учитывался. Как-то в поле зрения моего попало: в 70-х годах, когда я и читал эту заметку, в Польше в маленьком городе был маленький музей, и в этом музее висела всего одна картина великого какого-то голландского художника. Они так набили ей свой глаз, что они просто её видеть не могли. И они устроили знаете, что? На два месяца в году они закрывали её большим занавесом и не смотрели на нее. А потом, два месяца спустя, они надевали самые лучшие платья, приходили и торжественно открывали эту картину. «Ах!», — смотрели! И это человеческое, художественное творчество земного художника! Но каковы, каковы преподобные отцы! Как они учитывали это! Как они могли сами воспринимать и нам передавать, нас учить этому. Это поразительно.

Краткий пример еще одного случая «режиссерского мастерства» – это кондак Великого канона. Когда слышим его во время первой седмицы Великого поста, мы понимаем:
«Душе моя, душе моя,/ востани, что спиши?/ Конец приближается,/ и имаши смутитися./ Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог,/ иже везде Сый и вся Исполняяй».

Мы говорим: как хорошо о покаянии сказано, как замечательно! «Душе моя, востани, что спиши? Конец приближается», – кайся, кайся, кайся. Но, когда мы откроем книгу творений Романа Сладкопевца итальянского издания, то найдем там текст на греческом языке с надписью на французском. «Этот кондак посвящен инфернальным силам». Что такое «инфернальным»? Адским, бесовским силам. Как это так? Оказывается, опытные преподобные отцы посмотрели на этот кондак и подумали: а почему бы нам его не вставить в Великий канон? Это не дело Андрея Критского, это идея позднейших режиссеров. Может, даже Феодора Студита с Иосифом. Они вырезали этот кондак и вставили его в Великий Канон. Я вам просто для интереса говорю, но оказывается, этот кондак Роман Сладкопевец предназначил для переживания Великой Среды, для Гефсиманского сада, для учеников, которые там в Гефсиманском саду находились. Господь молится, Гефсиманская молитва, а они спят. И Роман Сладкопевец поет: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается», – вот Иуда уже идет, – «Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог. Иже везде Сый, и вся Исполняяй». А это только лишь начало, только начало кондака, а там разворачиваются 24 строфы-икосы. Такие интересные.

«Ад стеня вопиет»

Кратко, очень кратко: это кондак про работу инфернальных сил. То есть, если говорить современным языком, это спецслужбы, которые докладывают главному начальнику, что они сделали и какие они получили хорошие результаты. Роман Сладкопевец всё это в лицах передает, передает для людей, которые вслушивались внимательно: говорят силы бесовские – главный начальник, и вторые, поменьше рангом. Младший докладывает: «Мы так хорошо все сделали, такой успех — идет Иуда, сейчас арестуют Господа Иисуса Христа, всё в порядке, это наши всё сделали», – то есть надо новые звездочки сразу выдавать. А старый отвечсает: «Не спешите, а вдруг здесь уловка есть, а вдруг что-то не то». После каждого икоса припев: «Иже везде Сый, и вся Исполняяй». Потом идет вторая строфа: «Мы уже, – говорит, – Его во двор к Каиафе повели, всё нормально, уже Пётр отрекся, всё хорошо». А старый отвечает: «А мне почему-то душа подсказывает, что-то здесь не то». И вот так всё это дело строится. Потом докладывают, как Христа к Пилату повели. «Что там уже сделали?» – «Да, уже Голгофа, уже Крест», – они все сразу веселые-веселые-веселые. А старый говорит: «Так. Что-то здесь не то. Я чувствую, что у нас уже с потолка сыпется. Сейчас Он нас как пронзит этим Крестом – и всё наше царство разрушит!» Это такая яркая интересная история «для простаго народа» о том, как это происходило, как хотели бесовские силы погубить Господа, а достигли обратного – старый был прав, он понял, что у них всё порушится.

Какое же мастерство: взять этот кондак, отрезать и вставить в покаянные чувства. И мы все умиляемся: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши?» – надо каяться, каяться. И хорошо, каемся.

Реанимация души

Есть и другой древний кондак по содержанию очень краткий, буквально три строки — о покаянии. Неизвестно, кто его автор, может быть, даже не Андрей Критский. Я хочу вам показать бездны красоты, удивительное поле размышления, молитвы, спасения, поучения, воцерковления, оживления, реанимации души нашей. Я только что из этих мест, знаю, как там, бедняжки, в реанимации живут. У нас слово реанимация значит возвращение души. Анима – это душа, а ре-анимация – значит душу поставить на место. Нам в Церкви нужна реанимация наших душ, они все уже совсем светские, они нецерковные, они о земном. Надо душу восстановить, чтобы мы почувствовали, как Господь нас спасает. Господи, помилуй, вразуми нас! Вразуми нас богослужением. Ведь что требуется? Внимание, нерассеянное восприятие, свечка в руке и участие.

Зажигайте свечу!

По материалам аудиодиска «Богослужения Великого Поста. Беседы Протоиерея Сергия Правдолюбова».