Я не устану славить Бога

За чудеса прожитых дней,

Что так была моя дорога

 Полна светящихся людей.

Имя этого епископа – Василий, епископ Василий Родзянко, который отошел от нас ко Господу совсем недавно – 17 сентября 1999 года. Я бы хотел сегодня рассказать несколько эпизодов из его жизни и из воспоминаний о нем.

Епископ Василий родился в 1915 году в Малороссии, в благочестивой семье. Он был внуком последнего председателя IV Государственной Думы Родзянко. Наступали – уже наступили, революционные времена, и им стало известно в семье, что всех членов семьи новая власть приговорила к расстрелу. И они были вынуждены бежать, как и многие-многие тысячи и миллионы наших сограждан, наших соотечественников, вынуждены были покинуть страну.

Он вспоминает этот момент: «Мама привела меня в церковь, – это было в городе Анапа, – и я хотел посмотреть на храм, рассмотреть иконы, но я был очень маленький и я не смог их увидеть – ни иконы, ни иконостасы. И вдруг мне стало это доступно, потому что вдруг все взрослые опустились на колени, и тогда я увидел Царские врата, увидел иконы, солею, священника. Но только я удивился, почему-то вдруг все взрослые заплакали, и тогда я позже понял – они прощались, прощались с Родиной».

Он вспоминает тот ужас путешествия, – если это можно назвать таким словом – бегства из России, когда они переплывали в трюме английского транспортного судна. Он говорил в своих воспоминаниях, что на один метр, квадратный метр этого пространства, этого трюма приходилось по две-три семьи беженцев. Можно себе представить, какой это был ужас.

Страшное испытание, это, можно сказать, морское мытарство закончилось райским приемом в Сербии, вспоминает владыка: «Это было небо и земля, это был глоток свежего воздуха, когда нас, единоверцев, славян, приняли как родных, всех эмигрантов, которые с распростертыми объятиями, по-братски, по-единоверчески были приняты в эти семьи, в эти дома». Он вспоминает: «Это стало нашей второй Родиной».

Он пошел учиться в гимназию, потом, окончив ее, поступил в Белградскую семинарию, которую с успехом закончил. Женился, нашел спутницу жизни в 39-м году. Но наступали уже страшные времена фашистской оккупации, наступали времена второй мировой войны. И он в Белграде, а позже и в местечке Новый Сад, стал законоучителем, стал учить детей Закону Божьему.

И в это время, когда он еще учился в семинарии, он познакомился с двумя выдающимися людьми русского зарубежья – с иеромонахом Иоанном Максимовичем, который впоследствии стал епископом Сан-Францисским Иоанном, и который в зарубежной церкви, – а сейчас уже это единая церковь после объединения, которое состоялось совсем недавно, – был прославлен в лике святых.

А владыка с ним был еще знаком, когда он был простым иеромонахом. И тогда он ему уже сказал: «Ты знаешь, Владимир (а так было мирское имя епископа Василия)...» Он ему сказал: «Ты в будущем должен стать священником, чтобы молиться за своих родных и близких, и особенно за твоего деда, который и желал блага России, но сделал для нее горе и особенно, особенно погрешил против царской семьи».

«Это, – говорит, владыка Василий, – мне запало, это призвание, призыв, который был дан через благословение отца Иоанна, будущего святого русской зарубежной церкви».

И он уже был знаком с митрополитом Антонием Храповицким, который возглавил русское зарубежье, русскую эмиграцию, стал ее первоиерархом.

А рукополагал в дьякона и священники владыку Василия, митрополит Анастасий Грибоновский. И рукоположил он его в 41-м году, когда Сербия подпала под фашистскую оккупацию. Он говорит: «Первая моя служба была после рукоположения на Благовещение. На службе было два причастника, и служба вся проходила под бомбежками немецкой оккупации». Это было в городе Новый Сад.

Это было страшное испытание – рукоположение совпало с началом войны. «Вы представляете, – говорит он, – какие испытания выпали на долю мою, моей семьи и страны, которая приютила, братски приютила нас, русских людей». Сербия была оккупирована венграми, которые были союзниками фашистской Германии.

Еще замечательный промысел Божий над владыкой – он рассказывает, что «когда мы отслужили Пасху, совершили крестный ход, немного разговелись с тем небольшим количеством прихожан, которые смогли прийти под бомбежками в этот маленький домовой храм при гимназии, нам надо было возвращаться уже домой на квартиру, которую мы снимали, и вдруг жена говорит: «Ты знаешь, батюшка, я не могу идти домой». «Почему?» «Я чувствую, что что-то будет неладно, я не могу туда идти». А он говорит: «А где же мы найдем сейчас и вдруг сразу квартиру?» «Бог поможет». И они не вернулись в свою квартиру, из которой ушли накануне вечером, накануне Пасхи.

И, действительно, случилось несчастье, случилась большая беда – в той части города, где они жили, венгры устроили аресты и массовые расстрелы мирных жителей. А владыка и его матушка после причастия – в благодати святого Причащения Господь не допустил им погибнуть, зная, что они потом еще много-много принесут пользы всему православному народу. И так благодать молитвы, благодать святого Причащения, слышание воли Божией избавило их от верной смерти.

Владыка прошел всю войну в молитвенном подвиге со своей паствой. И что даже не сделали оккупанты, что не сделали немцы, венгры, сделал режим Брос Тито. В 49-м году владыка был осужден на 8 лет концлагеря. И, как было сформулировано в приговоре, «за превышение религиозной пропаганды».

Владыка рассказывает, было страшное время, которое он пережил, но молитва родных, близких спасла его от верной гибели, от верной смерти. За него вступились и молитвой, и прямыми действиями родные, близкие и главы церквей, и он был освобожден в 51-м году и выслан во Францию. А из Франции он переехал в Англию, где стал настоятелем сербского прихода.

И жизнь его, его душевный талант вылился в то, что его пригласили однажды на радиостанцию «BBC» и предложили ему какую-то работу. И он сказал: «А вы знаете, я священник, и я могу создать религиозное направление вашей радиостанции, которая вещала бы на Россию». Это заинтересовало руководство, и ему доверили еженедельные религиозные передачи, над которыми он трудился впоследствии двадцать семь лет, вещая на Россию, передавая уникальные беседы, темы, новости религиозной жизни.

И он рассказывает, что «спустя некоторое время после начала моей работы на «BBC» мне сообщили, что в Англию приезжает делегация русской православной церкви». Это был приблизительно 59-й год. «И вы как религиозный репортер должны осветить это событие». Он говорит: «Я с большой радостью встретился с иерархами и со священниками, которые были в этой делегации». А возглавлял эту делегацию минский митрополит Питирим, престарелый, как говорит владыка, архиерей. «После конференции он подошел ко мне и сказал: «Вы священник Родзянко?» Он говорит: «Да». «Мы, – говорит, – слушаем ваши передачи из Лондона у нас в Минске».

«Сказал он мне это на ушко: «И Вы знаете, что – в городе слушать невозможно, потому что эту радиостанцию глушат. И когда наступают часы вещания, я сажусь в машину и уезжаю за город, и тогда слушаю вашу передачу. Отец Владимир (так звали до пострига, монашеского пострига владыку Василия), отец Владимир, благословляю вас на неустанные труды».

И он рассказывает, владыка, что «это меня вдохновило еще больше: оказывается, доходит до моей родины; оказывается, и там все это нужно, живое слово живого пастыря, живого священника в той России и в той гонимой церкви, когда живое слово преследовалось и было невозможно».

В 80-е года владыка Василий промыслом Божиим и призывом Божиим переезжает в Америку, там трудится, служит. И в 1978 году умирает его любимая супруга – матушка Мария. Сразу после ее кончины владыка принимает монашеский постриг. А в 80-м году его рукополагают в епископы и назначают на Вашингтонскую кафедру, а спустя год его переводят на Сан-Францисскую и Калифорнийскую кафедру. «И вот с 81-го года, – вспоминает владыка, – начинаются мои поездки в Россию. Впервые в 81-м году я приехал в Россию. Это были встречи и поездки, связанные с международными и миротворческими религиозными конференциями, и я в меру своих сил и возможностей по послушанию трудился на них».

И вот с этого момента, уже с 90-х годов, я, учась в духовной семинарии в Троице-Сергиевой лавре, впервые там в 1985 году увидел епископа Василия. Был праздник преподобного Сергия, игумена Радонежского. Тогда меня поразил этот епископ своей необычной внешностью. Он был седой, высокий, статный, и чрезвычайно добродушные глаза поразили меня в нем.

Я в то время, был иподьяконом у какого-то архиерея, мы встретились. Я присутствовал на братской трапезе после Богослужения на престольный праздник в Троице-Сергиевой лавре. И владыке как иностранному гостю наместник лавры дал слово. И я был потрясен его началом.

Владыка обратился к братии Троице-Сергиевой лавры, будучи уже сам маститым архиереем и знаменитым проповедником, известным во всем мире человеком, православным архиереем, он обращается к ним с такими словами: «Дадите нам от елея вашего».

А следующая цитата (он ее не договорил): «Ибо светильницы наши угасают». Он сказал только первую, первую часть этой цитаты из Евангелия: «Дадите нам от елея вашего».

Он рассказал о том, что «я приехал сюда как ученик, я сюда приехал как паломник, я приехал сюда за благодатью Божией», которой здесь, в лавре, по его выражению, «целые караваи». Он был потрясен количеством народа, количеством богомольцев в Троице-Сергиевой лавре, этим потрясающим богослужением, когда десятки архиереев съезжались в те времена на день памяти преподобного Сергия Радонежского, десятки тысяч верующих людей. И он с вдохновением говорил о том, что «сейчас я вижу в России подъем и вдохновенную религиозную жизнь». «Дадите нам от елея вашего», – сказал владыка.

Всей его беседы я, конечно, уже прошло столько лет, не помню, но вот это отношение, казалось, владыки, маститого уже старца тогда, обращение его к братии как ученика меня, конечно, потрясло и мне запомнилось на всю мою жизнь.

Следующая наша встреча с владыкой произошла, наверное, в 89-м году. Он опять был в России, был в Москве, и ему благословили поездку в Оптину пустынь, а в то время я уже был в монастыре. И встречать его и сопровождать его из Москвы поручили мне. И это была не поездка, это был перелет на вертолете с посадкой в Пафнутий-Буровском монастыре, потом с посадкой в Оптиной пустыни.  Он даже так использовал короткое время пребывания своего в России, – тогда это были кратковременные командировки, может быть, из-за того, что еще были советские времена и не очень-то жаловали владыку тогдашние власти..

Я вспоминаю тех людей, которые сопровождали его. Многие из них были светские – люди. И я вот вспоминаю отношение людей к нему. Я их слышал разговоры, когда не было владыки и когда был владыка. Они позволяли себе какие-то вольности, порой даже дерзости, какие-то шутки, колкости в адрес Церкви, но когда появлялся владыка, они, так сказать, уже выглядели просто мальчишками, то есть речь становилась тише, все внимание владыке, и они уже следили за своими словами, за своей речью. Так что даже само присутствие владыки поднимало планку человеческих отношений уже самим только одним видом и присутствием этого великого архиерея.

В Оптиной пустыни мне запомнилась встреча владыки с братией монастыря. Это был узкий круг. Владыке задавали разные вопросы, и мне запомнилось его глубокое осмысление Божественной литургии, вникновение в ее смысл, содержание как пастыря, как священника. Он нам, священникам, приоткрыл один Богослужебный момент, приоткрыл одну очень глубокую вещь и мысль относительно Божественной литургии. Он сказал: «Вы знаете, братия, Литургия, которую мы совершаем ежедневно, – она вневременна. Она одновременно принадлежит сразу трем временам: прошедшему, настоящему и будущему. Все три времени собраны воедино».

Мы говорим: «А как, владыка? Как Вы все это объясните?» Владыка сказал: «Вспомните, братия, какую молитву мы читаем после слов священника: «Пиите от нея вси, сия есть Кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов».

И мы сразу не могли без служебника вспомнить эту молитву. И он тогда напомнил: «Поминающи убо – крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса вознесение, одесную сидение, второе и славное паки пришествие». «Поминающи убо» – это время настоящее. А что поминающи? Крест, гроб и тридневное воскресение – это то, что было, это время прошедшее. И вспоминаем убо второе и славное паки пришествие. Она вне времени, она принадлежит вечности и совершается, хоть и на земле, но совершается и в вечности и совершается на небе.

В эту поездку в Оптину пустынь я вспомнил его беседу с этими людьми, которые сопровождали его, как верующие, так и неверующие. И они были скептиками, они видели, что владыко - человек умный, образованный, и вызывали его на полемику, задавая ему провокационные вопросы. Я присутствовал при них. И, когда мы говорили о чудесах, о невероятной, сверхъестественной помощи от Бога, они говорили иногда: «А Вы знаете, владыка, то, что Вы сейчас приводите, эти примеры, это все такие как бы... могут быть это и случайностями, и совпадениями».

И тогда владыка говорит: «А вы знаете,  я почему-то по своей жизни заметил, что совпадения и случайности прекращаются, когда я перестаю молиться». И он этим, этой мыслью показал, что прямая взаимосвязь между нашей молитвой и этими кажущимися совпадениями обстоятельств, которые вдруг начинают складываться на пользу человека.

И вот об этой одной из случайностей и совпадений в кавычках я хотел сегодня тоже вспомнить. День кончины владыки совпал с праздником иконы Божией Матери «Неопалимая купина». Когда владыка приезжал в Россию, то он жил он жил в семье Натальи Васильевны Нестеровой, которая любвеобильно, и сердечно, и гостеприимно принимала его в своем доме.

И она вспоминает и рассказывает, что «я прихожанка храма Малое Вознесение, и я ходила в этот храм и смотрела, вдруг увидела, что в одном углу стоит подсвечник, какая-то маленькая икона, и перед ней всегда очень мало свечей. И я начала ставить эти свечи перед этой иконой, а потом рассмотрела, что, оказывается, икона Матери Божией «Неопалимая купина». Я стала узнавать об этой иконе, молилась ей, ставила свечи. И спустя какое-то время после того, как я начала ставить свечи перед этой иконой, спустя какое-то время поздно ночью раздается звонок: «Вы Наталья Васильевна Нестерова?» «Да». «Вас беспокоят с пожарной охраны. Сгорел ваш институт, вернее, не сгорел, а мы потушили пожар». И рассказали подробности».

Бригада пожарной охраны, которая выехала на какой-то пожар по вызову, потушив его, возвращалась обратно в свою воинскую пожарную часть и вдруг увидела, проезжая мимо какого-то здания, что с первого этажа валит дым. Конечно, они сообщили соседней бригаде, потому что у них уже было у самих мало воды, но сами предприняли конкретные меры по тушению пожара. Потом приехала бригада пожарная на помощь, другая уже, по вызову, и только потом уже дежурные самого института, так сказать, уже начали звонить и прочее.

Так что буквально пожар, начавшийся несколько минут назад, был вовремя потушен пожарными. А потом оказалось, что само это здание, которое арендовалось для университета, было с деревянными перекрытиями, было очень старое, так что последствия пожара, если бы опоздали, если бы он был хотя бы, приехала бы бригада на десять-пятнадцать минут позже, конечно, были бы необратимыми. И вот так говорит она, вспоминая слова владыки Василия:  «случайности и совпадения прекращаются, когда я перестаю молиться». А когда мы молимся, казалось бы, эти случайности в кавычках и совпадения работают на нас и помогают нам. Вот это был жизненный девиз владыки Василия, что молитва преображает всю нашу жизнь.

Люди задавали при мне вопросы владыке: «Владыка, Вы знаете, мы молимся, молимся, просим, просим, но Бог нас не слышит в наших просьбах». И тогда он говорит: «А вы знаете, а это даже очень хорошо, что Бог не слышит всех наших молитв и всех наших просьб. Он, верней, слышит их, но не все исполняет, потому что многие бы наши прошения оказались бы не на пользу нам». «Потому что я вспоминаю свою жизнь, – говорит владыка, – я пятилетним мальчиком молился: «Господи, пошли мне, пожалуйста, такие зубки, как у моей бабушки». Потому что мне очень было завидно, что бабушка на ночь свои зубки кладет в стаканчик с водой. Слава Богу, что Господь не услышал моей глупой детской молитвы». Вот так порой и мы бываем, как глупые дети, прося себе то, чего нам и не будет полезно в жизни.

Один из наместников московских наших монастырей современных рассказывал, что он был помощником какое-то время у владыки Василия, когда он приезжал по тем или иным поводам в Москву. И он рассказывает: «Однажды мы с владыкой ехали,  должны были ехать на конференцию, на которой присутствовали владыки, епископы и даже сам Патриарх, какая-то религиозная была конференция. Мы спускаемся с лестничной площадки, и, когда уже подходили, были на первом этаже, подходит какая-то женщина, говорит: «Вы священник?» – не разбираясь, епископ это или батюшка. Он говорит: «Да». И она говорит: «А Вы бы не могли причастить мою умирающую сестру?» И тогда владыка говорит: «Да, – говорит, – но только мы должны заехать в ближайший храм».

И тогда, говорит этот наместник монастыря, тогда еще не бывший священником, говорит: «Я был поражен. «Владыка, мы же должны быть на конференции! У Вас же выступление». И тогда он говорит: «Нет ничего выше для священника, как напутствовать умирающего». И мы поехали в ближайший храм, взяли святые дары, поехали причащать эту умирающую женщину. И только тогда владыка поехал, конечно же, опоздав на конференцию и не прочитав доклад, но присутствовал на этой конференции. Меня это потрясло, что долг священника для владыки был превыше всего».

Наталья Васильевна Нестерова, которая была в Вашингтоне и посещала квартиру, где жил владыка, говорила, что владыка не имел своего угла, у него не было собственной квартиры в Вашингтоне. Даже будучи епископом, он не имел такой возможности. Ему  давали кров те или другие прихожане этой церкви в Вашингтоне. И она говорит: «Когда я была в этой маленькой комнате, где жил владыка, это была не комната, это была часовня. Вся квартира была заставлена и иконами, и книгами». А кровать, на которой спал владыка, ее нельзя в полном смысле было назвать кроватью. «Я была удивлена, – она говорит, – что владыка (он был довольно высокого роста, метр девяносто, наверное, был его рост), а кроватка была короткая и узенькая. Это был почти маленький топчанчик. Я была поражена аскетической жизнью епископа». «Для меня, – говорит она, рассказывает она, – это было потрясенье».

Вот так, небольшие такие моменты из личной жизни приоткрываются свидетелям его сокровенной духовной жизни, потому что внешняя жизнь владыки была открыта, а внутренний подвиг его нестяжательства, его аскетизма, конечно, был открыт только узкому кругу людей, близких для него.

Мало, наверное, кто знает, с чего началась традиция принесения благодатного огня в Москву, в первопрестольный град, а потом и по другим городам и весям, которую сейчас мы поддерживаем с большой любовью и благодарностью, мы с благоговением приобщены к этому чуду, что в день Святой пасхи доставляется благодатный огонь из Иерусалима... Мы сейчас уже это воспринимаем, как данность, как обыденную вещь, довольно обыденную, А, оказывается, все это началось с владыки Василия.

Святейший патриарх Алексей благословил группу из наместников монастырей, из священников, игуменов, благословил поехать в Иерусалим (это были 90-е годы), а главой делегации назначил епископа Василия, уже тогда довольно немолодого человека, престарелого, старца, епископа.

И вот есть одна фотография – я ее вспоминаю: пустыня, пальмы, в рясе с панагией идет епископ Василий вот такими размашистыми шагами. Это, видно, был Египет, потому что они заезжали в Святую Землю через Египет. Это было потрясающе, потому что я знаю из знакомства с владыкой Василием, что у него страшно болели ноги – артрит, ему уже было за семьдесят лет. И вот это вдохновение, благословение патриарха – он на послушании не шел, а он на послушании летал. Вот это вдохновение его, решимость исполнить послушание церкви – это, конечно, было присуще всей его жизни.

И еще один поразительный момент. Владыку пригласили читать лекции в 95-м году в Московской духовной семинарии. И вот под впечатлением со встречи с молодежью, со встречи с семинаристами (его попросили читать курс апологетики) и во время этого курса он понял, что его надо как-то систематизировать, надо что-то написать. И он – ему было восемьдесят лет в 1995 году – берется за изучение компьютера, садится, окруженный книгами, в библиотеке Троице-Сергиевой лавры и пишет богословский труд «Вера отцов и распад Вселенной».

Ему было восемьдесят лет. Его не остановил ни возраст, его не остановило ни незнание современных технологий: компьютера и прочих современных средств – он на это решается.

И что поразительно, когда вышла эта книга, он в предисловии написал слова благодарности, начиная со святейшего Патриарха, ректора, инспектора московских духовных семинарий и академий, перечислил семинаристов, которые подарили ему компьютер, которые помогали ему переносить книги из библиотеки, и даже женщин, которые ему пошили новую рясу и новый подрясник. Он никого не забыл поблагодарить в этой книге. Вот такая деликатность, такая культура, такое чувство благодарности было присуще владыке Василию Родзянко.

Еще вспоминается случай из жизни владыки. Он был приглашен в Костромскую епархию. Они поехали в какой-то молодежный лагерь, который был организован русской православной церковью, и по пути в Кострому они стали свидетелями страшной аварии. Стоял перевернутый мотоцикл, грузовик, лежал только что погибший человек, уже подъезжала милиция. Они, проезжали мимо на машине, а он остановил машину, в священническом облачении – в рясе, в панагии – подходит к умершему уже человеку, и он понял, что с ним рядом стоит его родственник, этого погибшего человека, наверное, кто-то из близких. Он спросил: «Кто вы?» Он сказал: «Я сын этого погибшего человека.

И тогда владыка сказал: «Вы знаете, я священник. И я хотел у Вас спросить – а он крещенный человек, он верующий?» Говорит: «Да, – говорит, – он крещенный, верующий человек. Ну, он в церковь не ходил, но имел, правда, духовного отца». Говорит: «А как же он имел духовного отца?» «Да, – говорит, – имел духовного отца, он мне сам об этом говорил, он слышал передачи какого-то священника из Лондона по «BBC». И он мне говорил, что «вот единственный человек, которому я верю».

И тогда владыка Василий говорит: «Ты знаешь, я и есть этот священник». Он закрыл ему глаза и прочитал над ним разрешительную молитву, над своим духовным сыном, заочно для которого он был духовным отцом. Они не знали и не видели никогда друг друга, и вот такое невероятное событие и такая невероятная встреча произошла между ними, хотя даже уже и после смерти этого человека. Вот такая была удивительная встреча в жизни владыки.

Владыка прожил длинную, насыщенную событиями и людьми жизнь. Он скончался, когда ему было 84 года. За несколько дней до кончины один близкий человек вспоминает телефонный разговор с владыкой. «Владыка, как Ваше самочувствие?» Он: «Ты знаешь, – говорит, – очень сильно болят ноги. Слава Богу, отслужил Литургию на Преображение и почти всю службу сидел. А когда сидеть нельзя было, дьякона меня поддерживали. Слава Богу, что причастился, потому что, когда стою возле престола, тогда живу. Когда причащаюсь, тогда живу. А если нельзя будет причащаться, тогда для чего вообще и жить?» Поэтому служба, Литургия, святое причащение для владыки было смыслом его всей жизни.

И есть последние слова из его проповеди, которые я вам как завещание владыки хотел бы передать: «Любите друг друга. Любовь, какая бы она ни была, может поставить нас по правую сторону, а не на левую на Страшном суде, когда будет окончательное разделение между добром и злом. Как бы ни было трудно в этом мире, если бы хотя бы маленькое зернышко любви чистой, жертвенной есть в сердце, значит, еще не все потеряно, есть возможность спастись».

Вечная память приснопоминаемому владыке Василию Родзянко, а вам, дорогие братья и сестры, помощи Божией и спасения души.

Аминь.