7-8 июля в Оптиной пустыни пройдут «Дни Достоевского». В преддверии этого публикуем статью архимандрита Мелхиседека (Артюхина) о духовной жизни великого писателя и его любви к Богу.

Место для проведения данного духовно-просветительского проекта выбрано неслучайно: именно этот монастырь сыграл большую роль в жизни Федора Михайловича. За утешением к Оптинским старцам, и, в частности, к преп. Амвросию, он приехал в 1877 году, после смерти второго ребенка — сына Алеши. И тут он нашел большое утешение для своей души.

Но свое главное утешение, свою главную опору он нашел гораздо раньше. Митрополит Антоний (Храповицкий) говорил: «Колумб открыл Америку, а Достоевский открыл русскому обществу Господа Иисуса Христа». А преп. Иустин (Попович), сербский богослов XX века, и вовсе назвал Достоевского «апостолом <...> ибо в новейшее время никто так, как он, не свидетельствовал о Богочеловеке Христе. <....> Все ценности неба и земли он сводил ко Христу и изводил из Христа».

В подтверждение этих слов стоит вспомнить фразу самого Федора Михайловича из его письма к Наталье Фонвизиной. Об этой женщине я упомяну чуть позже. «...Я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

«Христос вошел в душу» Достоевского, по его собственным словам, на каторге. По пути в острог, в Омске, писатель встречается с женами декабристов — той самой Фонвизиной и Анненковой. Они дарят ему Евангелие — единственную книгу, которую можно было иметь в остроге.

У меня есть факсимильное издание, один из пятисот экземпляров. Мне подарил его выдающийся путешественник и просто уникальный человек – отец Федор Конюхов. И там переданы все записи и пометки карандашом Достоевского — около 1426 пометок. За четыре каторжных года Евангелие было изучено Федором Михайловичем вдоль и поперек. Оно стало содержанием его жизни. И даже удивительная кончина писателя произошла под чтение Слова Божьего.

Кстати, больше всего пометок — в Евангелии от Иоанна Богослова, апостола любви. И Достоевский очень много говорил о любви. Он призывал: «Ищите любви и копите любовь в сердцах ваших. Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих».

«Любовью все покупается, все спасается... Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь».

«Тот, кто хочет увидеть живого Бога, пусть ищет его не в пустом небосводе собственного разума, но в человеческой любви».

«Отцы и учителя, мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить». Ничего себе! Где сковородки, огонь и прочее? Ты увидел своими глазами Бога, вечность, рай, но поменять уже ничего не можешь. Что такое ад? Невозможность любить.

При этом Достоевский предупреждал и об извращенной форме любви: «Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество? <...> В отвлеченной любви к человечеству любишь почти всегда одного себя».

Примечательно, что одним из любимых мест Достоевского в Евангелии была притча о блудном сыне. Именно ее он попросил прочесть детям перед своей смертью. В представлении Федора Михайловича эта притча являлась отражением его собственного жизненного пути. Он воспитывался в семье, где «знали Евангелие чуть не с первого детства». Но потом подружился с Белинским и кружком петрашевцев, безбожников, атеистов. Постепенно атеизм заражает и его самого. Но эшафот, расстрел, в последнюю минуту замененный на каторгу, Евангелие – возвращают все на круги своя. Как писал преп. Иустин (Попович): «Богоборец стал Богоприимцем...»

А сам Достоевский говорил о своем пути так: «Я – дитя века, дитя неверия и сомнения. <...> Мерзавцы дразнили меня необразованною и ретроградною верою в Бога. <...> Не как дурак же (фанатик) я верую в Бога. Их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, которое перешел я. Им ли меня учить!.. Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла».

Это была выстраданная вера в Бога. Господь стал для него нравственным идеалом: «Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, — невозможно. «Я» препятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный от века идеал, к которому <...> должен стремиться человек. <...> Высочайшее развитие личности <...> — это как бы уничтожить это «я», отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастье... Это-то и есть рай Христов».

В своих дневниках писатель даже выводит такую формулу: «Мир спасает Красота Христова». Ему, кстати, чаще приписывают фразу «Красота спасет мир», но в действительности она употребляется в романе «Идиот» в другом ключе. Не будем вдаваться в литературный анализ подробно, сейчас важно отметить другое. Достоевский не считал, что мир спасет некая абстрактная красота. Только — Красота Христова.

Для интеллигенции 1960–70-х годов Достоевский был «наше все». А сейчас Достоевский не для всех. Кто-то сказал, что читать Достоевского – это наказание, а не читать – преступление.

Глубина познания, которая была в романах и публицистике Федора Михайловича, — в том числе от святых отцов. Есть перечень книг, которые были у Достоевского. Это и Иоанн Лествичник, и авва Дорофей, и Симеон Новый Богослов, и Исаак Сирин. Федор Михайлович, кстати, всегда призывал проводить время с пользой — читать хорошие книги. «Когда я вижу вокруг себя, как люди, не зная, куда девать свое свободное время, изыскивают самые жалкие занятия и развлечения, я разыскиваю книгу и говорю внутренне: этого одного довольно на целую жизнь». А родителям он советовал: «Давайте лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит высокие мысли. <...> Над всем, конечно, Евангелие, Новый Завет в переводе. Если же может читать и в оригинале (на церковнославянском), то всего бы лучше».

Он также призывал не тратить жизнь понапрасну: «Как оглянусь на прошлое, да подумаю, сколько даром потрачено времени, сколько его пропало в заблуждениях, в ошибках, в праздности, в неумении жить; как не дорожил я им, сколько раз я грешил против сердца моего и духа, так кровью обливается сердце мое. Жизнь — дар, жизнь — счастье, каждая минута могла быть веком счастья...»

Так вот, возвращаясь к святым отцам. Архимандрит Василий (Иверский) писал: «Авва Исаак — это достигший святости Достоевский. Достоевский — это авва Исаак в разгаре духовной брани». Меня поразило, что Федор Михайлович к святоотеческой мысли добавил чрезвычайно важные моменты. Они меня питают. Можно было бы прожить без них? Наверное, нельзя. Потрясающие мысли! Например, он говорил: «Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой»; «Станьте солнцем — и вас все увидят»; «Если хочешь победить весь мир, победи себя»; «Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие»; «Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием».

Еще он призывал: «Главное, самому себе не лгите», ведь «всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен». По его мнению, «человек всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется». На самом деле в чем вся наша трагедия? Мы хотим все оправдать. Для других мы прокуроры, а для себя адвокаты. Надо кардинально все поменять.

«Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного...»

Иногда на проповеди я говорю: «Знаете, что самое страшное в духовной жизни?» Начать говорить: «Ничего страшного». Подтверждение этих мыслей я нашел в Псалтири, там есть такие слова: «Чесо ради прогнева нечестивый Бога? Рече бо в сердце своем: не взыщет». То есть «ничего страшного». Что это? Ложь. Как Иоанн Лествичник говорит, грешнику очень приятна мысль о милосердии Божием, но он забывает о Его справедливости.

И еще у Достоевского есть мысль, без которой тоже трудно жить: главные вещи в жизни — это не вещи, нельзя жить в одну только утробу. Жизнь без нравственной цели задыхается. У большинства цель какая? Работа, деньги, поесть. Но Достоевский говорит, что нельзя жить в одну только утробу. Его основная мысль, как у псалмопевца Давида: «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша».

«Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно — идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают»».

Еще люди говорят: «Я простой, маленький человек, разве могу что-то сделать, могу что-то изменить?» Федор Михайлович считает: «Кто хочет приносить пользу, тот и с буквально связанными руками может сделать бездну добра». Один маленький человек. Достоевский пишет: «Воистину всякий пред всеми за всех виноват». Как море: на одной стороне бросил камень, а волна пошла дальше. Грех одного человека распространяется на всех людей. Добродетель одного человека распространяется на всех.

Подводя итог, приведу цитату Достоевского из письма к брату Михаилу: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». В то время Федору Михайловичу было всего 18 лет. И уже такие мысли — «Хочу стать человеком!»

А человеком можно стать в любых обстоятельствах, даже в самых тяжелых — хоть в нищете, хоть в тюрьме. Достоевский сам прошел этим путем. В 29 лет он пишет брату: «Быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это. Эта идея вошла в плоть и кровь мою».

Мудрые мысли отцов: скорби, страдания, трагедии и проблемы прекращаются для человека, когда он до конца их принимает, сам себе не врет, сам себя считает достойным этого, живет с надеждой на лучшее, с сознанием, что это праведная рука Божия, поставившая тебя в эти условия. Но ты в этих условиях должен остаться человеком.

«Я хочу стать человеком!» – это девиз Достоевского. Это его кредо, фундамент и цель. Думаю, нам есть на что равняться. Это не житие святого, но житие покаявшегося и изменившегося грешника.