Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь.

«Больше радости бывает на Небеси об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

Сегодня мы слышали эту притчу о беспредельном, бесконечном милосердии Божьим к кающемуся грешнику, о пути созревания в человеческой душе покаяния, изменения человеческой жизни, о решимости  к тому, чтобы изменить свою жизнь, придти к отцу, покаяться, несмотря на то, что тот ещё не спрашивает никаких оправданий. Но человек готов сказать, готов просить прощения, несмотря на милосердие отца. Отец первый пал на грудь своего блудного сына, который не успел ещё сказать ни одного покаянного слова. Ни одного.

Здесь много смыслов, много моментов: и покаяние, и милосердие отца, и зависть старшего сына. И мы должны здесь посмотреть не просто в плане историческом, но всегда любые источники Священного Писания мы должны приложить к себе. Человек не может прийти к покаянию, человек не может о чём-то пожалеть, если не вспомнит свой прежний образ жизни в дому отца своего. Как этот блудный сын, который растащил имение, он пришёл в себя, говорит Писание, и вспомнил, и говорит: «В доме отца моего наёмники имеют в избытке хлеб, а я здесь жажду гладом и готов напитаться рожками, которыми питаются свиньи».

А как это приложимо к нам?

Дело в том, что каждому из нас когда-то, в какой-то момент времени Господь даровал радость жизни с Ним в Его доме. Если бы Господь нас с вами не позвал к Себе, нас бы в этом храме, и не только в этом – вообще бы в храме нас не было. Господь когда-то дал нам эту радость. Господь когда-то дал нам возможность разделить с Ним Царство. А куда потом делась эта радость жизни, эта ревность, это мужество, это всегдашнее желание служить только одному Богу? Как мы остыли по своей жизни, если вспомнить наши первые моменты, когда мы пришли в храм? Мы, казалось бы, любые подвиги, любые дела, любую заповедь готовы были исполнить мгновенно. Где любовь к молитве? где желание смиряться? где желание любить всех? где желание всем уступать? где желание быть похожим на Христа максимально?

Многие-многие из нас остыли. И именно об этом говорит нам Иоанн Богослов в Апокалипсисе. Он говорит: «Вспомни первую любовь твою и покайся. А если не так, то приду и сдвину светильник твой с места».

С чего всё началось? «Дай мне принадлежащую мне часть имения, дай мне сейчас эту земную радость, дай мне сейчас попробовать, что такое сладкая христианская жизнь. Дай мне сейчас то, что все говорят: Бог слышит, Бог видит, Бог во всём помогает. Вот и помогай. Где здоровье? где успехи? где благополучие? где эта радость жизни вот здесь, на земле? Вот сейчас, здесь. Ты же всем обещал. Как же так?» И говорит человек: «Дай мне принадлежащую мне часть имения». Ему не было достаточно того, что он живёт с Богом, что он в храме, что он с молитвой, он не понимает, что дело не в том, чтоб всё у нас было, а чтоб всё в нас было. И Господь даёт этот шанс, чтобы всё в нас было.

А мы просматриваем, мы не понимаем, в чём христианство, в чём эта радость жизни, в чём смысл этой жизни.

Апостол Павел говорит: «Тот, кто думает, что благочестие служит для прибытка, тот заблуждается». Христианство – это прежде всего крест. Крест труда жизни в Боге. И эта жизнь должна была быть трудовая. Господь даёт, как говорит святитель Феофан затворник Вышинский, призывающую благодать. А человек должен эту благодать удержать своим трудом, смиренной молитвой и жизнью в Боге.

Когда рождается ребёнок, его мама кормит молоком. Потом, когда он немножко подрастёт, начинает добавлять туда какие-то протёртые питательные смеси, потом добавляет кашу, потом немножко мяса, рыбы. И потихонечку к трём годам человек входит в такую более менее взрослую еду. И ему надо всё время, всё время добавлять, добавлять, чтобы у него прибавлялись силы. Если мы видим взрослого человека, который питается овсяной кашей и йогуртами, то мы скажем, что это не взрослый человек, у него с головой не в порядке. И скоро, если он только так и будет поступать, он станет дистрофиком.

Так и в нашей духовной жизни. Когда мы были маленькими в духовном плане, нам было достаточно прочитать «Отче наш», перекреститься, сказать: «Господи, благослови» – и уже была радость в жизни, что мы с Богом. Потом утренняя молитва, потом ещё было какое-то желание помолиться, посвятить этому время, встать пораньше, полистать книжки. Один преподаватель в Троице-Сергиевской Лавре говорит (а ему уже около 60): «Я за радость почитаю встать на два часа раньше и почитать святых отцов». Когда у него спросили: «А как это понять – встать пораньше?» В Лавре занятия начинаются в девять часов утра. Добраться из Москвы – это два часа. В семь или полседьмого он должен выехать. А как за два часа встать пораньше, чтобы почитать святых отцов? Это во сколько ж надо вставать? Это в четыре, в пять утра. А он говорит: «За радость почитаю». Он столько отцов перевёл с греческого на русский, что, казалось бы, уже душа напиталась, – а ему всё мало. И в этом радость, потому что без конца человек в труде, в труде, в труде. В притче нам говорится, что старшего брата застали где? – на селе; то есть не просто в сельской местности, а он пахал.

Так этот младший сын должен был  быть этой духовной радости, в этой духовной жизни трудиться, двигаясь непрестанно по пути богосозерцания и не довольствуясь какими-то краткими минутами жизни с Богом, потому что это возможно всегда. Святые отцы время зря не теряли, они каждую минуту были на связи с Богом. Что бы они ни делали, они всегда помнили о Боге.

Однажды подошёл один эконом какого-то монастыря, приехавший из России к преподобному старцу Силуану Афонскому. А тот был экономом монастыря. Кто такой эконом? Это хозяйственник. А в его хозяйстве в то время, в Афонском монастыре, жило более 1000 братьев. Накорми, напои, построй, кругом без конца какие-то ремонты, дела. И тогда этот эконом другого монастыря говорит: «Я утром помолюсь, вечером помолюсь, и могу молиться только тогда, когда не занят работой». И старец Силуан говорит: «А у нас так не бывает, потому что любить Бога никакие дела не мешают». Любить Бога никакие дела не мешают.

Святитель Феофан затворник Вышинский говорит: «Посмотрите на девушку и посмотрите на юношу. Когда у них вспыхнут между собой чувства, посмотрите на него и посмотрите на неё. Ест он – он ней думает, работает – о ней думает, уроки делает – о ней думает, спать ложится – о ней думает». И говорит: «Когда у вас зуб болит, что бы вы ни делали, но о больном зубе ничто вам не даст забыть». «Так, – говорит он, – и наша духовная жизнь должна быть именно таковой». Дела делами, а ум и сердце должно быть другое. Вот это и есть то имение, которое не надо было делить, то имение, в котором надо было жить и только в этом возрастать, жить с Богом. А младший сын сказал: дай мне, и я уйду, ибо устрою сам свою земную жизнь. А что «дай мне?» Ну вот утренняя и вечерняя молитва есть, вот есть Акафист, вот тропари, молитвы… И человек думает, что он в руки что-то получил, и теперь ему ничего вроде бы не надо, всё теперь он знает. А, в среду и пятницу – ну да, вот в среду и пятницу; вот этого не надо, того не надо. А то, что внутри человека ничего при этом не меняется – это парадокс. Внутри мы должны меняться, потому что пост, молитва, богослужение – только средства.

Недавно мы беседовали со своими друзьями, и мне один человек периодически для поддержания духовных сил присылает духовные витамины – выдержки из Исаака Сирина, потому что человек читает их сейчас, и светлыми мыслями делится. И мы должны друг с другом делиться. И я услышал потрясающую вещь: если человек поделится с кем-то из внешнего, то он человеку оказал помощь, но сам при этом не меняется. Милосердие, сострадание – что-то из внешнего, помог, принял участие, но сам при это не меняется. Потрясающая вещь. Потому что всё крутится только во внешнем. Как сказал святитель Феофан затворник Вышинский, «вы всё на монастыри и храмы жертвуете», обращаясь к тогдашним богачам, «вы бы, – говорит, – жизнь целомудренную вели». Вот, оказывается, Исаак Сирин говорит, ничего внешне не поменяет человек бессердечный, без внутренней молитвы, без внутреннего покаяния, без внутреннего смирения, без работы над своими страстями – ничего не будет, хоть обмолись, обпостись. Нет, молиться надо, только не внешне. Если он уделяет из внешнего, надо уделять из внутреннего. Если вы приложили к молитве сопереживание, приложили свою любовь, сострадание – вот тогда действительно сердце меняется, вот тогда действительно что-то внутри нас меняется, возникает, как говорит Достоевский, сострадательная любовь.

Когда мы читаем эту притчу или слышим её в начале Великого поста, о таком-то блудном сыне, который когда-то покаялся и которого с любовью, с милосердием принял милосердный отец; то думаем, что это когда-то и для кого-то сказано. Нет. Сегодня и сейчас, и для каждого из нас. Это мы в своём имении хотим всё устроить, чуть-чуть с Богом, но большей частью сами. Или всё-таки нам нужно «сами себе и друг друга и всю жизнь живот наш Христу Богу предадим»? Подумаем об этом – как нам вернуться, как нам опять чувствовать радость молитвы, чувствовать радость сострадания, чувствовать радость смирения, чувствовать радость служения, чувствовать радость послушания, чувствовать радость богослужения. Нам этой манной каши уже недостаточно – одних только утренних и вечерних молитв.

Однажды мне духовник сказал: «Пусть гайка твоя не раскручивается, а закручивается». Каждая Иисусова молитва – это закручивание гайки. Каждая пустая болтовня, каждые 10–15 минут новостей, или фильма по телевизору, или полчаса в интернете, а если больше, то вообще туши свет – это всё, что только раскручивает, раскручивает и раскручивает. Вот тогда мы становимся на стороне далече и питаемся свиными рожками. Думаем что-нибудь интересненького увидеть, услышать, почитать, новости, интервью, и прочее, и прочее. Посмотрим, сколько времени мы тратим на рожки, а сколько времени мы тратим на хлеб Небесный? Сколько? Если бы мы столько, сколько во внешнем пребываем, пребывали в молитве, у нас давно бы были уже крылья. А нам еле-еле утром 15 минут и вечером 15 минут. Что это? Мы духовные дистрофики, которые только одним йогуртом питаются. А вот из-за этого, чтобы придти в покаяние и вернуться, надо сначала вспомнить, что мы потеряли, с Кем мы были, какими мы были, какой у нас был внутренний мир, радость, покаяние, слёзы умиления. А что сейчас? Одна формальность. Всё одно и то же. Одна духовно-механическая жизнь.

Иногда, конечно, в большие праздники сугубо покаянная молитва, исповедь, Святое причащение дают нам опять какие-то всплески, опять эти воспоминания, какими мы были, когда мы были с Богом. А вот надо теперь трудиться, чтобы всё вернуть и постараться раскрутить назад, и вернуться к Отцу, вернуться посвящением ума своего всецело Богу. Исаак Сирин сказал: «Праздный ум – седалище дьявола. Если ты не покоришь ума своего Богу, то его покорит сопротивный». Незаполненным ум быть не может. Не дашь ты ему работу всегдашнего богослужения – будет дьяволослужение. Простым, незаполненным он не бывает и не может быть. Или богомыслие, или пустомыслие. А для этого надо трудиться.

Господь так и сказал: «Кто хочет идти за Мной, возьми крест и иди за Мной». Мы несём крест, а крест несёт нас. Поэтому вспомним о той жизни, когда у нас была призывающая благодать Божья, и постараемся своим смиренным молитвенно-духовным трудом, своей постоянной борьбой, чтобы весь ум, все силы, вся душа служила Богу и через это служила и людям.  Воспримем эту Божественную любовь от Бога и разделим её с теми людьми, которые находятся рядом. И мы знаем, что это произойдет, как только будет у нас решимость, как только мы возненавидим рожки, которые нам преподносит дьявол. Нужно чтобы мы устраивали свою жизнь здесь и сейчас, и не интересовались, что же будет там, чтобы мы не променяли воздух Вечности непонятно на что. Дай Бог всем нам решимости, а милосердный Отец Небесный ждёт каждого из нас, выглядывает, ожидает и даже тогда, когда мы не успеем ещё сказать ни одного слова, пойдёт на встречу и скажет: «Принесите первую одежду Богосыновства, дайте ему перстень на руку – знак царствия, власти, знак единой жизни с Царём. И заколите тельца упитáнного – будем есть, пить и веселиться, потому что Сын Мой пропадал и нашёлся». Аминь.

Игумен Мелхиседек