Утреня Великой Субботы — одна из вершин литургического творчества Православного Востока. В малой статье невозможно ни описать, ни объяснить всей беспредельной глубины и красоты этой службы, в которой Церковь подводит нас вплотную к уразумению самой радостной тайны нашей веры, той, без которой вера эта теряет свой смысл, ибо — «если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна» (1 Кор. 15:17). Ограничимся поэтому немногим. Попытаемся хотя бы намеками указать,что совершает Церковь этой службой, в чем зовет нас участвовать, что возвещает нам, как непреложную истину.

 Великая Суббота — это день, соединяющий Великую Пятницу, т. е. тайну Креста, Страданий и смерти Спасителя с Светлым Воскресением — днем Его восстания из гроба, победы жизни над смертью. Многим непонятен смысл этого соединения, вся необходимость и духовное значение этогосреднего дня. В сознании большинства верующих «важны» — Пятница и Воскресение, Крест и Пасха. Но два эти дня остаются как бы разобщенными. Есть. день печали и есть день радости, они полагаются рядом, и радость сменяет печаль. Но по учению Церкви, выраженном в ее литургическом предании, это не так. Церковь учит нас, что Христос «смертью смерть попрал», это значит, что сама Его смерть была спасительной, что в ней и через нее совершилось торжество победы над смертью. Иными словами, что еще до Воскресения совершилось нечто» благодаря чему печаль смерти не просто заменяется радостью Воскресения, но сама печаль претворяется в радость. И вот Великая Суббота и есть день этого претворения, день, в который совершается это прорастание победы, день, когда — до Воскресения — мы созерцаем смерть самой смерти. И все это выражено, больше того, все это действенно совершается каждый год в этой удивительной утрени, в которой вспоминаемое дается нам, действует в нас, становится для нас спасающим и преображающим настоящим.

Когда мы собираемся в храме[1], только что завершилась Великая Пятница. Это был день, когда мы вспоминали крестные страдания, смерть и погребение Спасителя, а также восстание на него всей злобы мира, поругание его людьми, хуление, глумление, предательство — все торжество зла над добром... Всеми службами Церковь подчеркивала нам не только всю действительность этих страданий, но также и весь ужас этого отвержения миром своего Господа, ничем не смываемый ужас распятия людьми Бога. «К своим пришел и свои Его не приняли...» И вот, посередине храма возвышается Плащаница — образ всего этого — и страданий, и одиночества, и отвержения и, наконец, смерти, как последней победы зла. «Положиша мя в рове преисподнем, в тени и сени смертней...».

Этот гроб, эта печаль Великой Пятницы — исходная тема утрени Великой Субботы. Она начинается, как надгробная служба, как плач над мертвецом. После пения погребальных тропарей и медленного каждения духовенство выходит к Плащанице. Мы предстоим гробу Господню и мы созерцаем Его смерть. Поется псалом 118 и к каждому стиху его припеваются особые «похвалы», в которых выражается ужас всей твари перед смертью Господа, сострадание, жалость, печаль. «О горы и холмы и человеков множества! Восплачитесь и вся рыдайте со мною. Бога вашего Матерью...» Но с самого же начала к этой первой теме — печали, ужаса и недоумения, прибавляется другая, которая звучит все сильнее и сильнее.

Она выражена, прежде всего, в самом псалме 118 — «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем...» Этот псалом поется у нас теперь только при погребении умерших и звучит поэтому как погребальный. Но в древности его пение составляло центральную часть воскресного бдения[2], и смысл его не печальный, а радостный. Это — один сплошной порыв любви кЗакону Божьему, это значит — к замыслу Божьему о человеке и об его жизни. В соблюдении этого закона, в знании его, в вечном углублении в него — подлинная жизнь человека. «На пути постановлений Твоих я радуюсь, как о великом богатстве...». Христос есть образ совершенного соблюдения этого закона, ибо вся жизнь Его в одном исполнении воли Отца. Поэтому Церковь издревле разумела этот псалом, как слова Христа о Самом Себе, особенно же, как обращение Его к Отцу из сени смертной: «Посмотри, как я люблю повеления Твои, Господи... вступись в дело Мое, оживи Меня и избави Меня». Христос смерть принимает вольно, из послушания — как чашу, данную Ему Отцом. И начало Его торжества. Его победы именно в этом послушании и смирении до конца. Отец хочет этой смерти, Сын принимает ее, и это принятие есть вера в совершенство воли Отчей, в то, что и в отдаче Сына Единородного на смерть исполняется благой замысел Отца[3].

В чем же этот замысел? На этот вопрос отвечают «похвалы», вставленные между стихами псалма. Все явственнее, все сильнее в тему плача вступает и все громче звучит в ней другая тема — о смерти Спасителя как сошествии во ад и разрушении его. Адом («шеолом») называется в Библии место, где пребывают мертвые, это царство безнадежности и мрака и это тоже твердыня диавола, ибо торжество в мире смерти, которой Бог не сотворил, есть торжество греха и диавола («...грех вошел в мир, и грехом смерть». Рим. 5:12). Смерть царствовала в мире от Адама... (5:14), и весь мир стал ее царством, обрекся на тление, распад и увядание. Поэтому смерть есть последний враг (1 Кор. 15:26), и разрушить его державу и пришел Сын Божий. В этой встрече со смертью лицом к лицу был смысл того часа, про который Христос говорил, что «на сей час Я и пришел» (Ин. 12:27).

И вот Сын Божий сам спускается в смерть, вкушает смерть. В предании, у Отцов Церкви этот момент всегда описывается как некий поединок. Эта смерть должна была быть или последним и самым страшным торжеством диавола, или же его столь же решительным поражением. Внешне торжествуют смерть и зло: Праведника предают на Крест, Он умирает, оставленный всеми, позорной смертью. Он вкушает «ада». Но — ив этом весь смысл смерти Христовой — Тот, Кто умирает на Кресте, имеет Жизнь в Себе, т. е. имеет жизнь не как дар извне, а как Свою сущность, ибо Он Сам есть Жизнь и источник всей жизни: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков».

Умирает человек Иисус, но этот человек есть Сын Божий. Как человек. Он может реально вкусить смерти, но в Нем смерти прикасается, в царство смерти вступает Сам Бог, Жизнь и источник жизни. В этом единственность, ни с чем не соизмеримое значение смерти Христовой: в ней — умирающий человек есть Бог, или, еще точнее. Богочеловек. Бог есть «Святой Бессмертный» и только в «неизменном, неслиянном, неразлучном и нераздельном» соединении Бога и человека во Христе человеческой смерти может вкусить Бог и ее изнутри разрушить и преодолеть. «Смертью смерть поправ...» Бог восхотел спасения человека не актом Своего всемогущества, не извне («или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» Мф. 26:53), не как насилие, хотя бы и спасительное, а в той любви, свободе и вольном отдании Себя Богу, для которых Он сотворил человека.

Поэтому спасение совершается Богом в соединении с человеком, в Богочеловеке Иисусе. В Нем человек восстанавливает то послушание, ту любовь, ту полную самоотдачу Богу, которые были попраны в грехе. В нем изживается все зло, все грехи, все измены человека: «Он мучим был за грехи наши» — «Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни...»

И чтобы это спасение, это восстановление «образа неизреченные Славы», каким создан был человек, было полным, нужно было, чтобы и смерть была не просто уничтожена Богом, но изжита и разрушена, преодолена изнутри, чтобы было воочию явлено, что она есть «жало греха», и чтобы это жало было разрушено и уничтожено человеком же. «Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых» (1 Кор. 15:21). Христос принимает смерть, отдается смерти вольно; про жизнь Свою Он говорит: «Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин. 10:18). И отдает ее не без борения: «и начал ужасаться и тосковать...».

Здесь исполняется совершенная мера Его послушания, Его самоотдачи, здесь разрушается прежде всего нравственная основа смерти, как «жала греха». Христос действительно до конца живет Божественной жизнью. Богом, как Жизнью, и вот эта Жизнь преодолевает смерть, разрушает ее, ибо смерть и есть отказ от Жизни, недостаток Жизни, распад существования, оторвавшегося от единственного источника Жизни... В смерти Христовой, потому что она сама есть не что иное, как совершенное послушание, совершенная любовь, совершенная отдача себя Богу («Отче! в руки Твои предаю дух Мой...» Лк. 23:46) совершается смерть самой смерти: «смертью смерть поправ».

Вот что означает сошествие Христа во ад, вот почему сама смерть Христова становится Его торжеством и вот почему это торжество начинает отныне все явственнее звучать, все светлее сиять в нашем предстоянии Христову гробу. «Животе, како умираеши? Како и во гробе обитаеши? Смерти же царство разрушаеши...»— «Животе, во гробе положился еси Христе и смертию Твоею смерть погубил еси...» — «О радости оные! О многие сладости! Ихже во аде наполнил еси, во днах мрачных свет воссияв». Жизнь входит в царство смерти. Божественный свет сияет в страшном мраке. Но это значит также, что он сияет всем, находящимся там. Христос умирает за всех, как грехи и немощи всех Он взял на себя. Сошествие во ад есть встреча со смертью всех. «Ты сошел на землю, чтобы спасти Адама, и не найдя его на земле, в поисках его сошел даже до ада...»

Печаль и радость как бы борются друг с другом, и вот радость начинает одолевать. Кончены статии. И в первый раз торжественно и победно раздается воскресная песнь. Это тропари на непорочных — это первый луч грядущего воскресения: «Ангельский собор удивился, зря Тебя присоединившегося к мертвым, но Ты, Спаситель, смертную крепость разорил и с Собою воздвиг Адама и от ада всех освободил». И через мироносиц все тот же Ангел вещает нам в этом пении: «Рыдания время проста! Не плачите!..»

Этот луч света теперь разгорается все сильнее и сильнее. Он звучит в каноне «Волною морскою» — одном из прекраснейших произведений православной гимнографии, и в последней, девятой песне его — разрешается торжествующим призывом: «Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе... Восстану бо и прославлюся...» — «Да радуется тварь, да веселятся вси земнороднии, враг бо пленися ад, с миры жены да сретают, Адама с Евою избавляю всеродна и в третий день воскресну...»

«И в третий день воскресну...». Отныне уже пасхальная радость начинает наполнять собою службу. Мы стоим у гроба, но этоживоносный гроб, в нем упокоилась Жизнь, в нем завершается новое творение, в нем снова — в седьмой день, в день упокоения отдыхает Творец. «Спит живот, и ад трепещет», — поем мы в «стихирах на хвалитех» и созерцаем эту благословенную субботу, этот радостный победный покой Того, Кто нам возвращает жизнь... «Придите, увидимнашу жизнь, во гробе лежащую...». И, наконец, эти удивительные слова: «Сегодняшний день тайно великий Моисей предуказал, говоря: и благослови Бог день седьмой, ибо это благословенная суббота, это упокоения день, в который отдыхает от всех дел Своих Единородный Сын Божий...»

Теперь мы идем крестным ходом, неся Плащаницу. Этот крестный ход уже не погребальный[4]. Это Сын; Божий — «Святый Крепкий, Святый Бессмертный» совершает Свое победное шествие в царстве смерти, возвещая «Адаму всеродному» — т. е. всем умершим, радость грядущего воскресения. «Из нощи утреняя». Он возвещает всем, что «воскреснут мертвии и восстанут сущий во гробех и вси земнороднии возрадуются...».

Мы входим снова в храм. Мы уже знаем теперь тайну смерти Христовой, как умерщвления смерти. Ад разрушается, ад трепещет. Но теперь в службу вступает новая, последняя тема —воскресения. Разрушена смерть, и раздается пророчество о новой жизни, о восстановлении, о воскресении, о возвращении жизни. Суббота — день седьмой — завершает собой всю историю спасения, как разрушения силы зла. Но за субботой наступит новый день нового творения —день первый.

Тема воскресения начинается с прокимна: «Воскресни, Господи, помози нам и избави нас...» И читается 37 глава книги пророка Иезекииля, это удивительное пророчество о костях. Их было бесконечно много, и были они «сухи зело». Это смерть, торжествующая в мире, в котором все приговорено к смерти, это человечество, обреченное на смерть. Но Бог говорит пророку, что эта обреченность не есть последняя судьба человечества. Сухие кости услышат слово Господне. Мертвые оживут. «Так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди дух, и дохни на этих убитых, и они оживут...» — «Вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших... и вложу в вас дух Мой, и оживете...».

И снова, во втором прокимне тот же призыв, та же мольба: «Воскресни, Господи, Боже мой, да вознесется рука Твоя, не забуди убогих Твоих до конца...» Но как же это случится? На этот вопрос отвечает второе чтение — из посланий к Коринфянам и к Галатам Апостола Павла (1 Кор. 5:6–8; Гал. 3:13–14). Малая закваска квасит все тесто. Христос — наша Пасха — есть закваска воскресения всех. Как Его смерть разрушает силу смерти всех, так и Его воскресение — залог воскресения всех. Крещенные в Его смерть, мы соединяемся с Его жизнью, мы получаем Его Духа, мы — тело Его, имеем пищу бессмертия... Его воскресение воскресит нас.

И уже совсем по-пасхальному звучат стихи аллилуария: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его... Яко исчезает дым, да исчезнут...»

Пророчества закончены. Но это еще только пророчество. Мы еще в Великой Субботе, у живоносного гроба, и нам нужно прожить весь этот день, прежде чем в пасхальной ночи мы услышим: «Христос воскресе». И утреня заканчивается не воскресным Евангелием, а снова рассказом о запечатанном гробе. Но здесь раскрывается последний смысл, дается последнее откровение об этом «среднем дне» — между Крестом и Пасхой. Христос воскрес, и Его воскресение мы будем праздновать в пасхальную ночь. Но для нас, в этом мире живущих, наступила с Христом и как бы сквозь всю нашу жизнь продолжается Великая Суббота. Она продолжается и для усопших. Мы ждем Воскресения мертвых и жизни будущего века. Мы знаем и верим, что смертью Христовой «жало смерти» разрушено, и смерть перестала быть безнадежным концом, распадом и разлукой навсегда. От воскресшего Христа, от Его жизни, воссиявшей из гроба, мы все время «наполняемся бесконечной Его жизнью, наслаждаемся неистощимой Его пищей». В жизни Церкви, в таинствах, в общении любви, в причастии Духу Святому мы уже причастны жизни вечной и созерцаем радость Царства Божия. Мы живем этими прорывами в Царство воскресения... И все-таки мы еще здесь и нам предстоит это умирание и принятие смерти, это рождение — через смерть в «царство будущего века».Мы ждем — с верой, надеждой и любовью. И это ожидание, эта направленность к грядущему воскресению, к жизни будущего века, эта радостная уверенность, что наша подлинная жизнь «скрыта со Христом в Боге» — все это и есть наше состояние в мире сем и в этом смысле наша жизнь сейчас есть жизнь в Великой Субботе... «Спит живот» — но вот и мы, говорит Апостол Павел, «умерли, и жизнь наша сокрыта со Христом в Боге...» (Кол. 3:3–4). Все в этом мире становится постепенно прозрачным для света, сияющего оттуда, все яснее, что «проходит образ мира сего»... что «единое на потребу» — там, в нетленной жизни со Христом.

Каждый год в Великую Субботу, после описанной утрени, после этого радостного узнавания в смерти Христовой — победы над смертью, после откровения о живоносном гробе, мы ждем пасхальной ночи и полноту пасхальной радости. Мы знаем, что она наступит, но как медленно идут часы, как нарастает в нас волнение и ожидание! И так должно было бы быть всегда в жизни верующего, ибо вея наша жизнь, в последнем счете, осмыслена этой радостной, этой белой тишиной Великой Субботы, этим нарастанием в ней Пасхи Христовой и невечернего дня Царствия Его.

[1] Теперь эта утреня совершается обычно с вечера, т. е. еще в Великую Пятницу. Устав предписывает совершение ее в «седьмой час нощи», т. е. в час пополуночи.

[2] Теперь от него сохранились в нашей воскресной всенощной так называемые «тропари по непорочных» — «Ангельский собор удивися» и т. д.

[3] Потому-то псалом 118 с древности и был воскресным псалмом и именно в качестве такового он читается на погребении верующих — т. е. «о Христе умирающих». Это есть вечное утверждение того, что во Христе смерть перестала быть бессмыслицей, а осмыслена и есть путь к победе над смертью.

[4] Как неправильно думают многие, называя эту службу погребением. Литургическим образом погребения является вечерня Великой Пятницы и вынос Плащаницы.