Второе послание к Тимофею апостола Павла. Глава IV, 5-8

Но ты будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение твое.

Ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало.
Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его.

Христианская восточная аскетическая традиция через многовековый опыт неисчислимого множества подвижников пришла к выводу, что в недоверии самому себе лежит ключ к успеху в духовной жизни. Именно по этой причине монахам необходимо иметь духовного руководителя, которому они всецело вверяют свою жизнь. Множество историй про древних монахов свидетельствует, что выбор между плохим руководителем и отсутствием какого-либо руководства должен быть сделан в пользу первого варианта. Однако если мы посмотрим на некоторые фрагменты посланий святого апостола Павла, то у нас могут зародиться сомнения в правильности такого пути, как и вообще в обоснованности недоверия себе. Один из таких отрывков содержится в 4-й главе Второго послания апостола Павла к Тимофею

Давая свои наставления Тимофею, апостол Павел упомянул о том, что сам он уже скоро отойдёт ко Господу, причём смерть его будет насильственной, на это указывает использование им слова «жертва». Как мы знаем, всё произошло именно так, как о том написал святой апостол: он был казнён, и его кончина стала его личной жертвой Богу. Конечно, такая формулировка может показаться немного странной, но здесь нам следует помнить, что казнь апостола была следствием его неуклонной дерзновенной проповеди Христа Воскресшего, и он мог бы прожить дольше, если бы отказался от того, к чему его призвал Христос, если бы он перестал проповедовать и стал жить обычной обывательской жизнью. Апостол Павел совершенно справедливо ощущал себя жертвой, точно так же, как и Сам Христос стал Жертвой за каждого человека.

Мы не можем не согласиться с каждым из тех слов апостола Павла, которые только что услышали: Церковь на протяжении без малого двух тысяч лет свидетельствует, что апостол Павел получил «венец правды» от Господа, он достиг Христова Царства и пребывает со Христом. Свидетельство тому — отклик святого апостола на наши молитвы. Однако слова апостола звучат как слишком сильное и не вполне скромное заявление, ведь Павел писал о самом себе, а мы привыкли, что говорить о себе как о человеке, который непременно получит «венец правды» от Господа, в высшей степени нескромно. Для нас совершенно естественно осознавать себя люди грешными, более того, мы, указывая на самих себя, говорим, что каждый из нас — первый из грешников по степени своей греховности, говорим, что мы своими грехами превзошли любого другого человека. Сама церковная традиция учит нас мыслить о себе скромно и невысоко, ну а тех, кто дерзает говорить о себе как-то иначе, мы научились мастерски «ставить на место», напоминая им, что если они не видят собственных грехов, то это лишь потому, что они недостаточно внимательны к своему духовному состоянию, ведь, как известно, «нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы» (Еккл. 7:20). Неужели апостол Павел — это какое-то исключение? И почему он мог говорить о себе то, что не позволено другим христианам?

Ответ, по всей видимости, кроется в том, что апостол не рассматривал свою жизнь через призму неизбежного для любого человека греха, Павел смотрел иначе, он задавался иным вопросом: всё ли он сделал из того, что было ему поручено Христом? Не было ли с его стороны какого-либо уклонения от порученной ему миссии? И, зная себя и свои труды, он мог твёрдо дать отрицательный ответ. Апостол Павел был во всём и всегда верен Христу, он сделал всё, что мог, он не жалел себя, он вообще о себе не думал, он не вспоминал о своём благе, все его стремления были направлены на дело евангельской проповеди, а потому то Господь и дал ему твёрдую уверенность в благой участи в вечности.

епископ Переславский и Угличский Феоктист

Евангелие от Луки, Глава 2, стихи 20-21, 40-52

И возвратились пастухи, славя и хваля Бога за всё то, что слышали и видели, как им сказано было.

По прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать Младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве. Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем.

Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник.

Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его, но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми и, не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его.

Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его. И, увидев Его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя.

Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов.

И Он пошел с ними и пришел в Назарет; и был в повиновении у них. И Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем. Иисус же преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков.

Признаюсь: я никогда не любил татуировки. Как-то с детства сложилось чёткое убеждение, причем ещё задолго до прихода в церковную традицию, что татуировка своего рода «печать» принадлежности к определённой, очень маргинальной группе, а в моём детстве — это принадлежность к уголовному миру.

Сегодня татуировку у кого только не встретишь от совсем ещё зелёных юношей до седовласых бабушек! Но вот что я заметил: наличие татуировки — любой, создаёт какую-то определённую общность между её носителями. Она действительно работает как «впечатанный» в тело знак, даже если вообще не вдаваться в её смыслы и символы. Как минимум знак некогда совершённой глупости. Но, не обязательно. Например, шрамы солдата — они ведь тоже неизгладимы на теле и всё это становятся своеобразной «книгой жизни» данного человека.

Сегодня в храмах мы слышим чтение из Евангелия от Луки, отрывки из 2-й главы, где упоминается об очень важной несмываемой «телесной печати», которая на протяжении веков была главным «религиозным идентификатором» в иудаизме.

История с обрезанием в иудаизме очень примечательна прежде всего своей... непонятностью. Зачем надо было Богу, Который открыл Себя праотцу Аврааму, устанавливать именно такой, кровавый, жестокий обряд в качестве «поручителя» непреложности завета между потомками Авраама и Самим Творцом? Религиоведы по сей день не могут прийти к единому мнению, какой смысл содержит сам этот обряд, которого придерживаются не только в иудаизме и исламе, но и множество архаических племён совершают по сей день и в Африке, и в Океании, и в Северной и Южной Америке.

Единственное, с чем исследователи готовы согласиться, обрезание это всегда обряд перехода: был ребёнок — стал зрелый мужчина, был чужой — стал свой, был непосвящённый — стал посвящённый. И, как правило, этот «качественный прыжок», который совершает инициируемый, должен быть связан с пролитием крови и болью. Нетрудно догадаться, метафорой чего являются эти крайне неприятные стороны: всё это очень конкретный намёк на вхождение в смерть. Посвящаемый не просто «теоретически» узнаёт о смерти, он буквально на «собственной шкуре» прикасается к ней и след от этого «касания» остаётся навсегда на его теле.

И теперь самое интересное! Если в языческих племенах обрезание совершалось, как правило, в юношеском возрасте, то в иудаизме его проводят на 8-й день после рождения младенца. Казалось бы, такой малыш ещё вообще ничего не понимает, но вот, и его уже приобщили к тайне посвящения. Теперь его причастность к еврейскому народу, а значит и к обетованиям, данным праотцу Аврааму, несомненна, несмываема и неуничтожима. Смерть как бы прошлась вскользь, забрав лишь крайнюю плоть, похожим образом смерть постигла египетские семьи, пройдя мимо еврейских жилищ, окроплённых кровью.

К чему я веду? Праздник Обрезания Господня очень примечателен. С одной стороны, младенец Иисус принимает обрезание, и, как красиво поётся в богослужебном гимне, «всех Господь обрезание терпит / и человеческие прегрешения, яко Благ, обрезует». Но впереди этого Богомладенца ждёт смерть уже не «по касательной», не символически, а лицом к лицу: страшная, лютая, неумолимая и в неё Он войдёт целиком, без остатка. Войдёт и победит её. Он, Рождённый от Девы Богочеловек, станет самой главной, единственной, абсолютной Жертвой во образ которой и совершались все жертвоприношения. В том числе и символическая жертва обрезания. Но когда совершена Главная Жертва, все её образы и отражения становятся бессмысленны: вот почему христианство и прекратило практику обрезания.

Теперь мы, христиане, не какую-то часть своего тела посвящаем Богу, но всего себя целиком, по образу Христа, превращая всю жизнь в жертву живую, благоугодную нашему Творцу и Спасителю. Если только это на самом деле так и происходит, то поистине блаженны и благословенны все, кто следуют этим путём!..

протоиерей Павел Великанов