«Орел, который летает выше и быстрее всех птиц, если запутается одним только когтем в сети – пропал. Его сила и мощь окажутся бесполезными: он станет пленником. Так и человек, любимое творение Божие. Наделенный свободной волей, он тем не менее с легкостью сдается в плен как вещам большим и смертельно опасным, так и вещам до смешного малым», – пишет в предисловии редактор книги игумена Нектария «Путь к свободе» Юлия Посашко, отмечая, что труд сей создавался как ряд бесед.

Как человек становится зависимым? Почему человек выбирает рабство? Что толкает его на путь алкоголизма, наркомании, азартных игр? Какие механизмы заставляют человека отказываться от собственного мнения, истины и в конечном итоге от самого себя? Что принуждает его пасовать перед манипуляторами – будь то глава секты, недавний послушник, вообразивший себя старцем, или близкий человек с властным характером?

Эти и другие вопросы поднимаются в книге «Путь к свободе», каждая глава которой посвящена тому или иному состоянию несвободы. «Это не опыт строгой систематизации, – замечает Юлия Посашко, – а скорее попытка посмотреть на зависимость как на то, что может отлучить человека от Бога и привести к утрате самого себя... Человек подчас похож на плененного великана. Но в его силах – разорвать нити. Новая книга игумена Нектария о том, что такое подлинная свобода – дар, позволяющий человеку становиться таким, каким он должен быть. И каким задумал его Господь».

На один из первых вопросов из зала о том, чувствует ли себя свободным сам автор, отец Нектарий ответил, что совершенно свободным себя не ощущает, но чувствует свободу в определенные моменты своей жизни.

– И это самое радостное и удивительное, – говорит он. – Чтобы в очередной раз ощутить свободу, приходится прикладывать много усилий. Шаг за шагом ощущается что-то новое в тебе самом. Я очень хорошо понимаю, что без свободы христианской жизни быть не может.

В чем свобода веры

– Как человеку следует бороться с зависимостями?

– В борьбе с зависимостями надо проявлять изобретательность, подходить к этому вопросу творчески. И помнить, что лучший способ ничего не терять – это ни за что не цепляться и ни к чему не прилепляться. (Улыбается.)

Если говорить об опыте моей жизни, то абсолютную свободу я видел в архимандрите Кирилле (Павлове). Его свобода была очень велика. Но при этом мне приходилось замечать, как его любовь к разным людям заставляла его порой переживать, беспокоиться, страдать – в этом, так сказать, проявлялась его несвобода. А в целом это был человек удивительно свободный – от всего того, чем связаны мы.

Я помню наш давний разговор о бесстрастии. Отец Кирилл цитировал слова преподобного аввы Дорофея о том, что человек, который постепенно отсекает свои пристрастия, желания, первоначально переходит к беспристрастию, а потом – к совершенному бесстрастию. Я тогда заметил: «Батюшка, да какое может быть в наше время бесстрастие?! Кто его достигает?» Отец Кирилл сильно расстроился: «Что ты такое говоришь? Как ты можешь так думать?» Я запомнил его слова на всю жизнь.

Отец Кирилл зачастую какие-то вещи старался говорить не своими словами: либо цитировал Евангелие, либо апостольские послания, либо святых отцов. Но не было ощущения, что он цитировал. И он говорил только то, что основывалось на его собственном опыте, что стало его жизнью.

– Нет ли противоречия в понятиях «вера» и «свобода»? Ведь если человек уверовал, то с этого момента он должен следовать канонам Церкви, причем очень строгим канонам. Считается, что верующий человек не должен допускать сомнений. Уместно ли говорить о свободе в контексте веры?

– Образ человека, который не сомневается, не колеблется, который раз и навсегда отринул логику как таковую и следует тем путем, который, как ему кажется, ему открылся, – это скорее всего образ человека неверующего, фанатика – то есть человека, который живой веры не имеет, а превратился в застывшую форму, в которой ничего не может быть от христианства. Потому что христианство – это религия живых людей.

Каждый человек создан Богом совершенно уникальным, неповторимым. Утрата человеком его уникальности, неповторимости его личности является грубейшим нарушением творческого замысла Божиего о человеке вообще и об определенной личности в частности.

Безусловно, человек до последнего вздоха находится в поиске. Как только поиск прекратился – закончился человек как таковой: что-то другое заняло его место, совершенно на человека не похожее. Если говорить о канонах, правилах церковной жизни – страшная ошибка происходит: мы воспринимаем многое в Церкви как что-то нам навязанное, что-то, что нам дано, а мы должны это принять и в этих раз и навсегда определенных рамках жить. На самом деле, чем бы мы ни занимались, мы можем увидеть, что есть оптимальная форма, оптимальный путь, оптимальная стезя следования. Форма эта может быть обусловлена определенными временными обстоятельствами. Есть вещи, которые остаются неизменными, и есть вещи, которые меняются в различные временные отрезки. Но, словом, это не что-то, что нужно воспринимать внешним образом, это лучше понять.

То есть человека по большому счету спасает только то, что он так или иначе понимает или понять стремится. Если человек выполняет что-то формально, вряд ли для него это спасительно. Поскольку спасение – это единение человека с Богом. Достичь единения с Богом невозможно, идя формальным путем. Потому что самое главное в христианстве – личные взаимоотношения человека и Бога. А взаимоотношения двух личностей предполагают живое развитие этих личностей. Прекращается развитие личности – общение, единение оказываются недостижимыми.

Беда в том, что очень часто человек, приходящий в Церковь, не может правильно понять то, с чем он в ней сталкивается. Не может понять в том числе и потому, что ему действительно порой предлагается нечто как форма, которую надо принять, без глубокого объяснения этой формы.

Уже набило оскомину, и не хочется лишний раз об этом говорить, но вот, к примеру, вопрос одежды, дресс-кода в Церкви. Вы знаете, печально, когда жизнь человека в Церкви начинается с определения, в чем ему ходить в храм. Не совсем уместно, если человек думает, как ему выглядеть, что и как ему есть, пить и прочее. Второстепенное выходит на первый план и загораживает от человека главное. Когда должно быть наоборот: второстепенное следует за главным. Когда мы не живем жизнью христианской во всей глубине, то начинаем держаться за внешнее. И не только начинаем за него держаться, но и предлагать его другим как главное. Таким образом, ложные представления о Церкви и христианстве укрепляются в сознании людей. Вера без свободы невозможна.

К вере – через падения и страдания

– В житии святого Августина меня поразил тот факт, что все падения, ошибки, страдания в его жизни были по-своему необходимы для него – чтобы в конце концов встретиться с Богом. Не кажется ли вам, отец Нектарий, что часто мы боимся свободы, и в других людях тоже. Боимся ошибок и того, что другие могут их совершать. Чтобы наконец свободно найти Бога. В притче о блудном сыне тот, кто по-настоящему возлюбил отца, – это тот, кто совершил ошибки, кто отрекся от отца, а потом вернулся с покаянием. А старший сын остается как бы за порогом Церкви, он не совсем с отцом.

– Я с вами согласен. Человек очень часто боится быть свободным: боится своей собственной свободы, свободы других людей. Но без падений, без преткновений, более-менее тяжких, человек не может познать боли и тяжести греха и в то же время не может познать ценность пребывания с Богом. Мне кажется, что, когда мы говорим о грехе, мы часто это понятие формализуем. Человек неправильно понимает, что такое грех, ему кажется, что грешить – это значит нарушить свод правил, которые мы находим в заповедях или в книгах, регламентирующих жизнь христианина. На самом деле грех – это страшный, болезненный процесс отпадения человека от благодати Божией. Но только когда человек в какой-то степени стяжал благодать, если он ее ощутил, то он может осознать, чего он лишается в случае ее потери, когда грешит.

То, что вы говорите о блаженном Августине, его путь падений, мучений действительно был необходим. Он, как некий сосуд, который должен хранить драгоценный дар Божественной благодати, предварял принятие этого дара ошибками и падениями. Так же и блудный сын, и жена-блудница, о которой мы читаем в Евангелии. Человек, переживший боль отпадения от Бога и момент удивительного принятия его Богом после ошибок (даже, может быть, неоднократных), может по-настоящему понять, каковы милость и любовь Божии и что человек в Боге обретает. Вера у человека, который этого не пережил, во многом остается формальной.

У архимандрита Софрония (Сахарова) есть такая мысль: «Благодать приходит в то сердце, которое исстрадалось». А пока сердце не настрадалось, оно не может быть вместилищем благодати. Человек не может ее принять, так как ему еще кажется, что он сам по себе кто-то». У преподобного Нектария Оптинского тоже есть интересное выражение: «Только лишь когда человек познает собственное всецелое ничтожество, до конца, Господь сможет сотворить с ним что-то великое.

Пока человек думает, что он может что-то построить на собственном основании, он не дает строить Богу. Познание этого происходит опытным путем. Самое интересное состоит в том, что ощущение человеком своего ничтожества не принижает его, а дает возможность человеку стать гораздо выше себя самого, перерасти себя.

У нас часто присутствует неправильное понимание: самоуничижение, самопринижение воспринимается как отказ от того достоинства, которое Бог дал человеку. Но отказа такого происходить ни в коем случае не должно.

– В противовес вашим словам о том, что на пути к Богу и святости человек должен пройти путь падений и осознать, что он потерял, есть другие примеры: святитель Николай Чудотворец, судя по житию, не испытал падений, с юношества жил благочестиво. Как и преподобный Сергий Радонежский. Наверняка были и другие святые. Получается, что для одних путь к Богу через падения неизбежен, а для других не обязателен. Каково ваше мнение на этот счет, в том смысле, что всем ли необходимо больно падать, чтобы прийти к Богу?

– Не совсем могу с этим согласиться, поскольку мы имеем свидетельства о внутренней жизни далеко не всех святых. Наоборот, чаще всего их внутренняя жизнь остается тайной для нас. Например, в Православной Церкви есть такие удивительные памятники, как дневники святого праведного Иоанна Кронштадтского, преподобного Силуана Афонского, есть даже исповедь – блаженного Августина. Однако большинство святых не писали о своей внутренней жизни, они не рассказывали о том, что они переживали, не говорили о той боли отпадений от Бога, которая, безусловно, им всем была знакома. Потому что если бы она им не была знакома, то каким образом святые могли называть себя самыми грешными людьми, как они могли бы плакать о своих грехах? Плач о своих грехах мы видим у людей, в жизни которых греха-то разглядеть не можем. Значит, в себе они этот грех, живущий в их сердце, видели, замечали.

Когда мы говорим о падении, мы всегда исходим из своего собственного состояния. Для нас падение – это тяжкий грех, преступление против закона Божиего, против заповедей Божиих. Меня поразило, как преподобный Паисий Афонский рассказывал, что он стоял на молитве и вдруг задумался о чем-то постороннем. Когда он это осознал, то упал на колени и стал каяться и плакать перед Богом. Вот такое у него было падение, которое он оплакивал. Понимаете, когда человек много имеет, он ощущает, как с него Господь больше спрашивает. Наверное, нам в нашем нынешнем состоянии такой опыт недоступен. Однако понять, что этот опыт в жизни святых присутствовал, думаю, мы все-таки можем. Поэтому наверняка и у святителя Николая, и у преподобного Сергия внутренние падения и преткновения были, но мы, современные христиане, падениями и преткновениями их никогда бы не назвали – именно так, как это ощущали сами святые.

Кто свободнее: монах или мирянин

– Согласны ли вы с утверждением: «Чтобы обрести полную свободу, человек должен жить в затворе»?

– Конечно, не согласен. Дело в том, что существует аксиома в подвижнической жизни: человек, который уходит в затвор, не предприняв прежде основательной брани со своими страстями, уносит все эти страсти в затвор. В затворе просто гораздо меньше ситуаций, которые могут обнажить скрытые страсти в человеке. Но в то же время в затворе страсти могут человека умертвить. В затворе страсти обуславливают то состояние прелести, заблуждений, которое человека губит гораздо быстрее, чем любые его преткновения и падения. Мне кажется, наша жизнь сама показывает нам массу путей к тому изменению себя, которое угодно Богу: это и окружающие нас ежедневно люди, которые учат нас терпению, смирению, любви, если мы хотим этому научиться; и обстоятельства нашей жизни учат нас самоотвержению, преданности воле Божией и многим другим, очень важным в христианской жизни, вещам.

Другое дело, что некоторым людям кажется, что они должны сами для себя изобрести некую особую школу благочестия, школу христианской жизни. Такие люди забывают, что единственным учителем в жизни христианина является Сам Господь, в полном смысле этого слова: Он Сам нас в эту жизнь, как в некое училище, привел, и когда мы выдерживаем очередные экзамены, показывает, что мы готовы перейти в новый класс, и Он нас туда переводит. Для кого-то таким «классом» становится отшельничество, затвор, но в большей степени современная жизнь показывает, что мы еще занимаемся «прописями», переводить нас в другой «класс» пока невозможно. Мы все в лучшем случае второгодники. Дай Бог, чтобы не вечные. (Улыбается.)

– Отец Нектарий, ваша книга о свободе рассчитана на воцерковленного читателя, или же далекий от Церкви человек тоже найдет в ней что-то полезное для себя? И второй вопрос: свобода монаха и мирянина – одинакова ли она?

– Первоначально намерение было сделать книгу понятной и ясной для любого человека, вне зависимости, живет ли он в Церкви или только стоит на ее пороге либо еще не приблизился к ней. Думаю, в известной степени удалось это намерение реализовать.

Что касается свободы мирянина и монаха, мне кажется, что за исключением обетов, которые приносит человек, принимающий монашество, и определенных правил в монашеской жизни, которые для него установлены, всё абсолютно едино. Монашество не есть какая-то существующая отдельно от христианства жизнь. Монашество – это возможность христианской жизни в большей полноте. Ни в одной настоящей книге о монашеской и христианской жизни не сказано больше, чем в Евангелии. Евангелие обращается к каждому человеку, который принимает Христа, с такими же требованиями, с какими мы можем подходить к монашеству самому по себе. По крайней мере не вижу принципиальной разницы между монахом и мирянином, кроме различий в обетах и образе жизни, который сегодня может быть одним или другим – наше время имеет массу отличительных особенностей.

Свобода и несвобода

– Мне было бы интересно узнать, какие есть пути ухода от свободы. При беглом знакомстве с вашей книгой «Путь к свободе» мне подумалось, вы пишете об этом.

– Вы знаете, наверное, один из главных способов бегства от свободы заключается в стремлении формализовать свою жизнь, о чем я говорил ранее. Нам кажется, что мы можем принять некую форму, себя в нее заключить – и все будет хорошо, мы станем настоящими христианами. Однако жизнь требует от нас реагирования, подвига – буквально каждомоментного. Жизнь предлагает нам очень сложные вопросы, на которые трудно бывает ответить однозначно. Есть правила, есть каноны, а есть любовь, которая превыше всего этого. И вот как понять в определенный момент, чему следовать – правилу или же закону любви? В Церкви существует принцип послушания, в том числе послушания иерархического. И случается, что человек ощущает: с его совестью это послушание идет вразрез. История Церкви наполнена такими примерами. Скажем, жизнь преподобного Максима Исповедника, которому чуть ли не большинство клириков Церкви, уклонившихся тогда в ересь, доказывали, что он один заражен гордостью, безумным самолюбием, что он находится в прелести – потому что не хотел разделить всеобщего заблуждения. Преподобный Максим практически один противостоял большинству в Церкви. Здесь тоже столкновение свободы и несвободы, столкновение живого человека и формы, в которую некто хочет его заключить.

Бывает, человек приходит в Церковь и начинает меняться внешне. Думаю, многим христианам ситуация знакома, каждый из нас в той или иной степени это переживал. У нас есть определенные представления, как христианин должен выглядеть, как должен говорить, ходить, как должен реагировать. Мы начинаем это копировать, и здесь человек начинает пропадать. Вот это есть бегство от свободы. Конечно, если человек на жизнь откликается, она возвращает ему чувство реальности, форму эту в человеке ломает и возвращает его к самому себе.

Любовь и свобода

– Вопрос по поводу видов любви. Вы говорите о том, что есть любовь, которая позволяет человеку быть свободным. Но есть такие виды любви, которые, наоборот, делают человека несвободным.

– Прошу прощения, это какие?

– К примеру, человек может оправдывать какие-то свои пути ухода от свободы. Неправильная любовь.

Любовь человека не порабощает, она оставляет его свободным. Ответственность нельзя назвать зависимостью
– Простите, я вас прерву. А любовь может быть неправильной? То есть если она неправильная, любовь ли это или что-то другое? Псевдолюбовь – не есть любовь. Это может быть нечто, что человек любовью называет, но это не есть любовь. Как раз это один из видов зависимости, любовь же человека не порабощает, она оставляет его свободным. Ответственность нельзя назвать зависимостью. По большому счету, нам дана жизнь и мы за нее ответственны. Разве это зависимость? Конечно, нет.

У преподобного Марка Подвижника есть замечательное рассуждение. Он говорит, что есть два основных вида восприятия одним человеком другого. Один вид восприятия – это когда мы человека осуждаем, клевещем против него, злословим его – тогда мы воспринимаем на себя его искушения, скорби. Господь обязательно нас всем этим посетит. Это закон духовной жизни: когда кого-то за что-то осуждаешь, Господь даст тебе познать свою немощь в том же самом или в чем-то другом.

Второй вид восприятия – это когда человека любишь и «взваливаешь» его на себя. На себя его воспринимаешь и на себе несешь. Вот это о любви: мы возлагаем на себя любимого человека, со всем тем, что в его жизни есть. Бывает, что человек делает это по ложному чувству. Тогда это не любовь, и человек от другого сам зависит – зависит от потребности быть нужным либо от того, что ему этот человек нужен. Для этого нам и дано рассуждение: мы должны сами себя испытывать, исследовать, что в нашем сердце находится в действительности: та ли это любовь, о которой говорит Господь, о которой так подробно говорит апостол Павел, или же это что-то, на такую любовь непохожее.

Любовь расширяет сердце человека, делает его удивительно просторным, позволяет человеку вместить в свое сердце весь мир. Если человек в расширенное любовью сердце не вмещает людей, то тем более не может вместить Бога. И наоборот: любовь к людям расширяет человеческое сердце и дает человеку в какой-то степени сделаться вместилищем Божества.

– Когда речь идет о свободе, мне вспоминаются слова: «Совершенная любовь изгоняет страх». Получается, совершенная любовь и свобода – понятия-близнецы. Я, например, вроде бы люблю этот мир, за исключением разве что пресмыкающихся, люблю наш народ и его историю, прошлое в большей степени, но не могу сказать, что я люблю каждого человека, которого встречаю, выходя из метро. Более того, иногда хочется не то что не разговаривать, но и чем-то тяжелым некоторых огреть. Как мне с этим бороться? Как взрастить в себе совершенную любовь и стать свободным, более совершенным, чем я есть сейчас?

Наша любовь к миру, народу, людям проверяется нашей любовью/нелюбовью к конкретному человеку
– Наша любовь к миру, народу, людям проверяется нашей любовью/нелюбовью к конкретному человеку. Мы часто совершаем ошибку, нам кажется, что любовь – это некое чувство, которое мы можем испытывать или не испытывать к определенному человеку. В христианском понимании любовь – это не чувство, а состояние, содержание сердца. Человек, имеющий любовь, ею наполнен. Поэтому если человек наполнен любовью, он не может не любить в том числе и ползучих гадов, о которых вы упомянули. Вспоминается преподобный Силуан Афонский, который случайно облил летучую мышь кипятком и плакал потом об этом.

Мы стараемся любовь стяжать, понуждаем себя к ней. Закон христианской жизни: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие его приобретают». Можно говорить о двух видах любви в данном случае, о двух видах смирения: смирение и любовь, к которым мы себя понуждаем и постепенно приобретаем навык смиряться, навык любить. Когда человек себя определенным образом приготавливает, Господь дает ему смирение и любовь, которые становятся его состоянием. Глубина и сила смирения и любви в человеке могут быть удивительными. Бывают мгновения, когда Господь дает нам почувствовать, что такое смирение и любовь, к которым не нужно себя понуждать, но путь к этому лежит через понуждение себя, работу над собой. В том числе через тот труд, который бывает необходимо подъять, когда рядом с нами находится тот, кого хочется, как вы говорите, чем-то огреть. Первая ступень – это когда мы справляемся с собой и не делаем, что хочется, вторая – когда наше желание огреть другого идет на убыль, а третья – это когда мы не подозреваем, что такое желание в принципе может в сердце родиться. Путь к этому сложен и тернист.

Быть как все?

– Вы сказали, что когда мы приходим в храм, то часто копируем некоторые сложившиеся представления, даже выражение лица, бывает, копируем. Молящиеся в храме люди действительно в чем-то похожи: сосредоточенные, строгие. Подчеркну, что я не сторонник выходки, о которой сейчас скажу. Хотел бы услышать ваше мнение. Я говорю о тех женщинах, которые «выступили» в храме Христа Спасителя. С их точки зрения, они свободны, ведь они никого не копируют. Можно ли говорить о том, что они свободнее тех, у которых лица похожи, поскольку следуют определенным правилам в Божием храме?

– Я думаю, что здесь разговор о свободе в принципе вряд ли уместен. Когда мы приходим в чужой дом и, не спрашивая хозяина, как он относится к тому, что мы вообще переступили порог его дома, начинаем творить какие-то непотребные вещи – это элементарное неуважение, отсутствие культуры.

Относительно людей в храме. Они могут быть похожи, но эта похожесть бывает различной. Достаточно часто можно видеть храм, где люди радуются. Люди воспринимают радость как норму христианской жизни. Очень важно, чтобы они друг у друга этой радости учились. Но бывает иная картина: есть приходы, где нормой христианской жизни считается мрачная угрюмость. Многое зависит от того, какие представления о христианстве людям преподаются изначально.

Человек склонен постоянно стремиться к увеличению своей свободы: свободы поиска, реализации себя в жизни христианской, если можно так сказать. Если говорить о тех женщинах, то они сами для себя приняли определенный образ жизни, мышления, действования. И они далеко не свободны. Какая разница, в чем проявляется несвобода человека, какие она имеет внешние проявления? Эти женщины друг на друга похожи в гораздо большей степени, чем люди в храме, хотя никто их этой похожести не учил, они сами друг друга нашли. Мне кажется, что это так. Это какая-то странная, страшная похожесть, заставляющая даже поежиться, но она очевидна.

Нужны ли мы Богу?

– Отец Нектарий, кто-то сказал: «Богу не нужно наше, Ему нужны мы». Как с этим выражением сочетается понятие личностного развития человека; что в него входит – движение к Богу или что-то еще?

– Я не знаю, чьи это слова, но по поводу того, что «Богу не нужно наше», – это верно по той простой причине, что у нас нет ничего нашего, только мы сами. Человек имеет сердце как некое средоточие его «я», и Богу нужно именно оно – сердце человека, его «я». С другой стороны, когда мы говорим, что Богу что-то нужно, в этих словах содержится некое противоречие, потому что Бог ни в чем не может нуждаться. Скорее всего, проще это объяснить через ту же самую любовь, опыт познания которой в какой-то степени нам открыт. Когда один человек любит другого, ему не нужно то материальное, что принадлежит этому человеку, ему нужен сам человек. Любящему нужен любимый. То же самое можно сказать о взаимоотношениях Бога и человеческой души: любящему нужен любимый.

Если Господь сотворил каждого из нас уникальным и не похожим на других, то совершенно естественно, что Он хочет, чтобы мы в своей этой неповторимости как-то развивались, чтобы наша уникальность проявлялась. Притча о талантах, к слову, в том числе и об этом: если Господь человеку что-то дал, то человек должен воспользоваться этим в своей жизни. Если даже человек обладает какими-то начатками, знаниями, умениями, он все равно нуждается в учителе, который поможет ему совершенствоваться в этом. Совершенным учителем для человека является Господь. Я не вижу в этом противоречия с тем, что вы говорите. Человек отдает себя Богу и получает самого себя – только гораздо лучшим.

– Нужны ли мы Богу?

– Когда в редкие моменты мы ощущаем в своем сердце любовь, хочется любовью поделиться, отдать лучшее, что у нас есть, тому, кого мы любим. В это мгновение мы хотя бы отчасти, в ограниченной степени можем понять, как все видимое творение явилось из Божественной любви. Митрополит Вениамин (Федченков) незадолго до своей кончины сказал (эти слова цитировал архимандрит Иоанн (Крестьянкин) в предисловии к книге его писем): «Чем дольше живу, тем больше понимаю, что все мы составляем абсолютную ненужность кому бы то ни было, кроме Бога». Мы нужны только Тому, Кто в нас не нуждается. Вот такая парадоксальная вещь.

Свобода и ответственность

– Многие люди воспринимают свободу как свободу ОТ чего-то. Как христианство может помочь человеку понять уровень растущей ответственности при растущей свободе?

– Вопрос важный, но очень непростой. Дело в том, что если мы воспринимаем ответственность как что-то на нас возложенное, то тогда трудно ощущать свободу. А если воспринимать ответственность как нечто естественное, как неотъемлемую часть нашего бытия, нечто осознанное, то тогда ответственность от многих вещей нас освобождает. Когда-то давно я крестил одного молодого человека, далекого от жизни христианской, и когда я читал Евангелие, оно его просто поразило. После крещения он сказал, что самым удивительным для него было понимание того факта, что можно жить и не грешить. Он признался, что почувствовал облегчение: обязанность грешить больше не присутствовала. Ответственность дает человеку в том числе свободу от необходимости грешить.

Приведу пример. Человек испытывает зависть, ревность к другому человеку, переживает, что не получилось то, чего он хотел, что он потерял нечто ценное и важное для него, и вдруг к нему приходит удивительная, очень простая, ясная, спасительная мысль, откровение Божие: можно не переживать, можно не завидовать, можно не ревновать, не печалиться о потерянном, не страдать о несбывшемся – во всем этом нет необходимости. Когда эта простая мысль приходит, понимаешь, что ты можешь освободиться. Но как ни странно, все это, как на фундаменте, основывается на ощущении человеком ответственности за данную ему жизнь. Это очень важная мысль.

Мы часто говорим о том, как важно обрести смысл в жизни. Люди находят разные смыслы: религиозные и нерелигиозные, материальные. На мой взгляд, все эти смыслы несовершенны. Даже если говорить о смысле жизни как о стяжании Духа Святого, как о единении с Богом, то мы можем оказаться немного неправыми, так как можем уйти от сути, мы можем говорить о важном, но оно уже вытекает из понимания жизни как таковой. Потому что жизнь – это и есть пребывание с Богом. Другой жизни, кроме пребывания с Богом, просто-напросто нет. А раз так, то в самой жизни как таковой и заключается ее смысл. Бог дал нам путь, мы этот путь проходим, и сам по себе наш путь наделен высшим смыслом.

Чудно получается. С одной стороны, мы всю жизнь находимся рядом с Богом, вернее, Господь пребывает с нами, а с другой – мы постоянно идем к Богу. Нет мгновения, когда бы Господь нас оставлял, и в то же время вся наша жизнь – движение к Богу. Вместить, постичь, разрешить это противоречие до конца невозможно.

Когда человек начинает воспринимать жизнь как дар Божий, родео заканчивается и наступает жизнь как таковая
Когда человек проносит через свою жизнь ощущение жизни как дара, ощущение осознанности мгновения, то это некоторым образом оказывается связанным с ответственностью за этот дар. Ответственность не навязана, она не есть что-то, о чем человеку сообщили. К примеру, нам дали огонь в руки, он нам нужен, и, естественно, мы сложим ладони так, чтобы огонь сохранить, чтобы он не погас. И нам не надо объяснять при этом, что делать, мы это понимаем сами. Такая ответственность для человека естественна. Это восходит к вопросу о смысле жизни как таковой, а для современного человека, наверное, такие вопросы – большая редкость. Это одна из главных наших бед. Очень часто человек проживает жизнь по инерции. У меня нередко бывает ощущение, что люди воспринимают жизнь как родео: их посадили на лошадь (быка), которая крутится, скачет, и у человека одна задача – не свалиться. Куда и зачем при этом человек скачет, какой в этом смысл – человек даже не задается подобными вопросами, для него это просто данность. Когда человек начинает воспринимать жизнь как дар Божий, родео заканчивается и наступает жизнь как таковая. До тех пор это одни скачки.

Свободны ли дети

– Считается, что самая свободная категория людей – это дети. По вашему мнению, дети действительно свободнее взрослых? Та ли это свобода, о которой вы говорите в своей книге и к которой надо стремиться?

– Ребенок, как правило, более непосредственный, чем взрослый, он знает намного меньше всего, что может его закрепостить, связать внутренне. В то же время мы видим, что даже самый маленький ребенок находится под действием страстей. Порой ребенок, лежащий в колыбели, только начинающий знакомиться с миром, может испытывать ревность, зависть, может печалиться, испытывать ожесточение сердечное. Поэтому я не думаю, что ребенок более свободен, чем взрослый. Он точно так же связан, просто у него другие желания и стремления, иная сила этих стремлений, другая способность добиваться реализации своих стремлений. Тем не менее у него нет совершенной свободы. Чем дольше человек живет, тем больше у него возникает зависимостей. У ребенка их меньше и они проще, поэтому кажется, что он более свободен.

Возвращаясь к вопросу о сравнении мирской жизни и монашества, хотелось бы отметить, что человек, живущий в мiру (но это скорее относится к прошлым временам), связан большим количеством предметов, дел, обстоятельств, чем монашествующий. При этом мы имеем массу примеров, в том числе в святоотеческих книгах, как люди, всё оставившие, держались за какую-то мелочь с такой силой, с какой не каждый будет держаться за что-то великое. То же самое можно сказать и о детях.

Да, в детстве мы не знали многих забот и скорбей, и часто нам очень хочется в наше беззаботное детство вернуться, оно представляется нам блаженной порой. Есть замечательная книга Януша Корчака «Когда я снова стану маленьким» – о взрослом человеке, который снова стал ребенком. В книге человек этот вспомнил все то, что его в детстве тревожило и беспокоило; будучи вновь ребенком, проблемы, которые на самом деле были несерьезными, стали казаться ему очень важными. Так что детская жизнь тоже наполнена проблемами, заботами, переживаниями, скорбями. И ребенок относится к ним так же серьезно, как это делают взрослые по отношению к собственным (взрослым) проблемам.

Свобода и границы нашего «я»

– Как помогать другим, жертвовать собой, но в рамках своих возможностей, и как осознать предел своих возможностей? Ведь бывает так, что, когда человек только начинает ходить в храм, у него появляется желание обнять весь мир, делать все для других, что психологи называют «невротической жертвенностью».

– Надо внести уточнение: предел и границы наших сегодняшних возможностей. Потому что знать свои потенциальные пределы и возможности мы не можем. Человек – существо удивительное само по себе. Но он становится еще более удивительным, когда в человеческой немощи совершается сила Божия – тогда никаких пределов и границ для человека вообще нет. Вместе с тем в начале своего пути человек должен понять, какой у него есть в наличии капитал – капитал его навыков, умений, душевных сил. Чем бы он ни занимался (становлением в христианской жизни или спортом – мне, например, близка эта параллель), всегда есть опасность срыва. В спорте это называется перетренированностью. Придя в Церковь, человек может идти путем «невротического христианства»: это когда в кратчайшее время он пытается преодолеть огромное расстояние. Эта ошибка может быть сопряжена с гордостью, мнением о себе и своих способностях. Происходит эффект сжатия пружины до предела, а потом она распрямляется в одно мгновение.

В жизни христианской крайне важна постепенность и осмотрительность. Нужно поспешать, не торопясь
Мы порой видим, как человек до прихода в Церковь ничего страшного не совершал, а, надломившись в Церкви, начинает совершать такие деяния, которые, казалось бы, для человека непосвященного непонятно из чего рождаются. А рождаются они из эффекта сжатости распрямившейся пружины. Именно поэтому в жизни христианской, как и в любом роде деятельности, крайне важна постепенность и осмотрительность. Нужно поспешать, не торопясь.

– Как двигаться к свободе, но в то же время не потерять любовь близких, не огорчать их, уметь жалеть? Как выполнять желания других и при этом не остановиться на своем собственном пути к свободе и любви (для меня эти понятия связаны)?

– Я хорошо понимаю, о чем вы говорите, хотя вопрос достаточно сложный и на него трудно ответить в нескольких словах. Это один из тех вопросов, ответ на который человек может искать в течение всей жизни.

Мы бываем счастливы, ощущаем полноту бытия в том случае, когда приближаемся к замыслу о нас Бога. Мы очень непросто нащупываем путь к реализации этого Божиего замысла: теряем, находим, снова теряем и так далее. Если человек внимает себе, тогда ему бывает понятно, следует ли он своему пути или же отклонился от него. Есть выражения «быть самим собой», «обрести себя», хотя люди не всегда вкладывают в них правильный смысл. Быть самим собой – значит следовать замыслу Господа о тебе. Человек утрачивает себя, если живет вразрез с этим замыслом. Когда речь идет о нашей свободе или, наоборот, связанности, несвободе от воли любимых, главным критерием здесь должно быть именно это – остаемся ли мы самими собой или же мы себя утрачиваем. У истины есть удивительное свойство: если человек ее искренне ищет, она ему открывается.

Когда человек живет по воле Божией, он дает Богу полную свободу в отношении себя. И на самом деле очень часто Господь этой свободы не реализует, поскольку Он доверяет нашему выбору о самих себе, не вторгается в нашу жизнь, не врывается в нее, пока человек сам Ему не откроет (отсюда образ Христа «Стою и стучу»). Иногда, когда человек следует воле Божией, в его жизни происходит то, чего он совершенно не хотел, что идет вразрез с его желаниями. Но парадоксальным образом это становится не скорбью, а источником удивительного счастья, легкости и радости для человека. Познать это возможно только тогда, когда человек решается пойти по воде...

Бывает, что наши близкие могут нас тянуть к тому, что нам не нужно и им не полезно. Как с этим быть, как их не обидеть и как с ними взаимодействовать – это искусство из искусств, которому человек обучается постепенно. Если задаться целью, то можно научиться практически всему, даже ходить по канату. (Улыбается.) Проблема только в том, что нет определенного срока обучения: у кого-то на это может уйти вся жизнь. Преуспевает тот, кто готов идти до конца.

Христианину важно постоянно учиться чему-то новому. Это дает опыт и понимание, как, собственно, научиться христианской жизни.

http://www.pravoslavie.ru/104179.html