Не успело пройти одно благоприятное дело – время святого Рождественского Поста, как наступает другое, которое святые отцы называют весной для души, хотя весной земной еще не пахнет, на улице минус пятнадцать, минус двадцать. Но Святой Великий Пост святые отцы называют весной для души и обновлением для души, и сегодня впервые в Святой Церкви начала звучать особая книга, которая носит название «Постная триодь», которая начинается с недели мытаря и фарисея. И завтра мы услышим во время божественной литургии чтение о мытаре и фарисее. И это чтение, конечно, вы все знаете.

Постная триодь началась с очень знаменательных слов, которые будут являться фундаментом, направлением, лейтмотивом, к которому направляет всех нас милосердный Господь, сразу ставя нас на рельсы правильной духовной жизни.

После всего сумбура рождественских праздников, после, так называемых, постразговейных синдромов, когда сплошные праздники, праздники, праздники, а сытое брюхо к молитве глухо – как говорили святые отцы, и люди даже утренние и вечерние молитвы не читают. Вот так все вдруг закручивается, и у нас получается как пружина – сколько мы сначала сжимаем, потом столько же разжимаем. И получается так: три шага вперед и четыре назад. Все, что постом приобретаем потом в короткое время можем растрачивать по какому-то нерадению, по какому-то сумбуру, несерьезности, непостоянности. Но это время какого-то отдохновения, время какого-то молитвенного напряжения прошло, наступает другое. И Господь нам говорит сегодня, обращаясь ко всей церкви: «Не помолимся фарисейски, братья, ибо возносяй себе смирится. Смирим себе пред Богом, мытарски пощением зовуще:  очисти ны Боже, грешныя.».

«Не помолимся фарисейски, братья, ибо возносяй себе смирится». Это закон духовной жизни, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. И кто в жизни много якает, кто в жизни уповает на свои силы, тем более, когда человек сравнивает себя с другими, начинает спасать других, замечать за другими, то он входит в конфликт с духовной жизнью. Он совершенно не отсюда тогда получается. Когда священник выходит со Святой Чашей, мы вместе с ним читаем такие слова: «ерую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешные спасти, от них же первый (или первая) есмь аз». То есть, я последний грешник, потому что я первый среди грешников.

Но мы вдруг начинаем рассуждать или бес нас подталкивает рассуждать: кто спасется, кто грешник, кто не грешник, кто как себя ведет, кто как спасается или не спасается вообще… Но если ты говоришь искренне от всего сердца: «от них же первый есмь аз», то значит, все остальные стоят впереди тебя. Если ты хочешь спастись, то почему другим людям ты  в этом отказываешь? Ты из грешников последний и надеешься спастись. А куда тогда ты их отправляешь этих людей? Поэтому не будем никогда ограничивать милосердие Божье, которое мы не ограничиваем для самих себя, и мы знаем, мы должны помнить – никто не знает, какой будет последний день и последняя минута человека.

Господь нам сказал: «Всякий, кто призовет имя Господне спасется». И вот это сравнение фарисейское, когда человек навешивает себе ордена, а за другими начинает замечать, не замечая, прежде всего, самого себя. «Знай себя, - говорили святы отцы, - и довольно с тебя». Надо об этом помнить. «От них же первый есьм аз». Всегда это говорится только одними словами, потому что если бы это говорилось умом и сердцем, тогда бы мы были бы более снисходительными к другим людям, потому что признак духовной жизни – это определенная свобода и снисходительность к другим, бесконечная требовательность к себе и бесконечная по возможности снисходительность к другим.

Если мы говорим перед Господом все время: «Господи, помилуй», это значит – прости просто так – вот это и есть помилуй. Мы ничего не выставляем против, то есть, помиловать за это, помилуй за то… Нет, слово «помилование» означает – ни за что, то есть, мера наказания, она велика и она достойна. А можно просто простить и простить ни за что. Вот это и есть помилование. Как ты просишь от Бога прощения – ни за что, вот так надо умудряться и другого человека простить ни за что.

Однажды одна бабушка, которая сидела с непослушным ребенком, за что-то отхлестала его по рукам. Может, он украл что-нибудь или разбил. Ребенок обиженный пошел в угол и какое-то время там стоял. Бабушка в это время готовила обед. Внук пришел из угла, постучал ей по спине и говорит: «Ба, а, ба, меня тут побили и у меня вот здесь болит». И она расплакалась вместе с ним. «Меня тут побили и у меня вот здесь болит»… Не сказал, ух ты, бабка, какая, я тебе там еще вырасту… Принял, что правильно, по делам, так сказать, все. И бабушка облила его слезами радости. Если она раньше давала ему два пирога, то все, что испекла, отдала ему за хорошее.

Вот так и мы. Не начинать по жизни себя оправдывать, а за что мне? Да все так ведут. Так не надо. Все так ведут: а что это все только мне и мне? Со мной только одни приключения. То, что Бог тебя очень любит. И он не хочет, чтобы у тебя было как у всех, а хочет, чтобы мы спаслись. Спасаемся мы, и дадим Богу волю спасать так, как он знает и думает о нас, а не как знаем и думаем об этом мы. И поэтому главное, к чему нас призывает Господь и дает нам направление, с чем бы мы в своей жизни, с каким главным врагом бы мы боролись – этот главный враг называется гордость.

И однажды, когда речь шла про биографию Суворова, то многие его исследователи говорили о том, что Суворов одержал сорок восемь побед, не проиграв ни одного поражения. А другой биограф его жизни на этой международной конференции поднялся и сказал: «Нет, у него было сорок девять побед». «А какая сорок девятая? Мы о такой не знаем». «Самая главная была победа – это победа над самим собой». И все с этим согласились. Победа над самим собой – вот это самое главное. А самый главный наш враг – это гордость, самолюбие и эгоизм бесконечный.

Святитель Феофан Затворник Вышенский, говорил о гордости так: «Извольте паче всего остерегаться как бы не попасть на дорогу к гордости и не застрять там. Первый шаг на сей дороге есть самоцен, скрытные чувства, что я нечто, а не ничто. Второе чувство – это самомнение или самочувствие, чувство, что я не только нечто, но и нечто важное и перед людьми, и перед Богом. Из этих двух чувств потом рождается вся куча гордостных мыслей и чувств, кои самые противные Богу. Гордость – самая пагубная страсть. И тем пагубнее, что чиста с внешней стороны. Что вам старцы говорили про гордость еще в детстве? Это значит, что Бог хочет, чтобы вы сами смирились. И Бог готов дать смирение, если взыщите. Гордость в чувствах, а не во внешнем положено.

Жалуйтесь на гордость – гнев, осуждение. Последние два, то есть, гнев и осуждение от первой, то есть, от гордости. Взыщите смирение. Гнев и осуждение отстанут сами собой. Против гнева способ один – стиснув зубы молчать. Это первый, начальный прием. Второй – когда забирает, немножко удалиться, чтобы не видеть возбуждающего гнев. Второй, когда забирает… что такое забирает? Какое слово непонятное. Второй способ: когда забирает, немножко удалиться, чтобы не видеть возбуждающего гнев. Забирает, то есть, разбирает. Немножко удалиться, чтобы не видеть возбуждающего гнев. Когда от этого не уймется гнев и придется наговорить глупостей и неправостей, найдите веревку толстенькую и идите к сестре. Положив ей поклон земной скажите: « Добрая сестрица, сослужи мне службу – вот этой веревкой отдуй меня хорошенько». Можете меру назначить: пять, десять ударов, только чувствительно было. Делайте так после каждой вспышки гнева. Этот прием и против гордости хорош, против осуждения. Свои грехи поскорее воспоминайте и держите их пред сознанием, и осуждение отойдет. Всяко боритесь против этих и всех других страстей, гоня прочь самые зачатки их и преследуя движение с молитвой Господу».

Это одна крайность, когда нас ругают, мы это резко воспринимаем, это проявляется через гордыню, и возбуждает в нас гордость, подвигает нас на гордость, кого задели, кого обидели. Все это чрезвычайно бывает сложно. Но иногда гордость рождается и от частых похвал. Хотя у нас в жизни тоже этого особо не найдешь, но иногда люди даже маленькую какую-то благодарность или приветливость слова тоже из этого раздуют, какая я первая, близкая, любимая и прочее.

Однажды архиерей приехал в Оптину пустынь и с отцом Моисеем, прохаживаясь по монастырю говорил: «Батюшка, какие здания красивые, вот и колокольня вроде бы при вас построена, и храм Казанский, и братские корпуса,  часовни. Как вы все это хорошо и премудро устроили». А он тогда и говорит: «Владыка святый, я при всем при этом присутствовал». То есть, не сказал: «Да, владыка, милостию Божьей, вот все слава Богу…». А дал оценку: «Я при всем при этом присутствовал», потому что творила десница Божья.

Со старцем Антонием была тоже подобная история. Однажды приехал к нему один славянофил, Иван Васильевич Киреевский, который очень почитал старца Макария, вместе с ним возродил и был вдохновителем Оптинского издательства. И он почитал братьев Путиловых – Моисея и Антония. А отец Антоний из-за продолжительных служб, из-за того, что когда они жили в Ярославских лесах, приходилось Священное писание переписывать от руки, стоя на ногах заработал варикозное расширение вен, которое потом превратилось в трофические язвы. И он очень сильно болел ногами, и у него были язвы на ногах.

И приезжает Киреевский,  утешает его и говорит: «Отче, с вами случается по Писанию – многи скорби праведны, и от всех их избавит я – Господь». Он говорит: «Да, у праведных скорби, а у меня раны, ибо написано в Писании – многи раны грешные». Он его вписывал в праведники, а он себя мудро вписал в грешники. Потому что оптинские старцы знали не много, но они знали главное. И когда к старцу многие люди подходили и говорили: «Батюшка, вы такой мудреный, такой мудреный». Он говорит: «Нет, детки, я не мудреный, я толченный». Дай Бог, чтобы вы были тоже по жизни толченными, через это стали мудреными, через это стали учеными, а самая главная ученость – во смирении. Аминь.

игумен Мелхиседек